День четвертый

Любой дурацкий эксперимент даст нам свои скудные плоды. Ванна, темнота, строительные наушники. Мрак жует меня гнилыми зубами; где‑то над головой висит рубашка, стекая в правую ключицу – по холодной капле в семь секунд. Я уснула, и снилось мне, что Кали-юга закончилась, динозавры выщипали траву и замерзли под ледниками, человек берет в руки палку и избивает ею соседа по пещере, отнимая сладкие корешки, вооруженное насилие превращает обезьяну в человека.

Я проснулась мужским джинсовым костюмом-тройкой, надетым на манекен; у меня перекрутилась штанина, пришлось выправлять ее, злясь на нерадивых работников магазина. Шевелила потихоньку манжетами; сквозь ванную проходили люди, стуча каблуками, пролетела птица, закатилось солнце.

Потом вода остыла, я замерзла и утеряла свое новое свойство – костюмность, – пытаясь включить горячую воду.

Зазвонил, засиял будильник на мобильном. Я так и не решила, что делать с плохими блоггерами, хотят ли русские войны, почему равенство исключает братство, что делать смертному с плотью, сплетенной из цветов и ветра. Я только поняла наитием, что Офелия была бледной, как луна, и столь же светлой, и сухой на ощупь, и очень несчастной.

День пятый, с ним – шестой. Провал

В гостях неудобно лежать в темноте – приходят любопытствующие и наркоманы, спрашивая: «А что, торкает?» Сижу Хароном, поясняя, что белые пятна перед глазами – первая стадия мрака, вторая – картинки, третья – галлюцинации. Когда в ванную вбежал пьяный человек с зеркалом и застыл перед дверью, эксперимент провалился.

День седьмой

После выходных нет ничего естественнее вопроса «почему же в России столько пьют?» Его и задаю себе в уже знакомой темноте. Пьют ли где‑то меньше? Почему в ночь с субботы на воскресенье кто‑то обязательно ползает по квартире, собираясь излить душу, кто‑то тихо сидит на диване с головокружением, а кто‑то кричит песню, словно стонет?

Пьют интеллигенты и рабочие, пьют гуманитарии и технари; поэты братаются с прозаиками и инженерами, смешивают пиво с водкой, красное вино – с белым, не заботятся о горячей закуске, либо, уже трезвея, пытаются что‑нибудь приготовить. Надевают дурацкие шапочки, рассказывают анекдоты. Особняком – хорошенькие девицы: пьют молча или с бравадой, быстро ложатся спать. Я лежу во мраке, страдая абстинентным синдромом, и думаю, почему никто не ставит кружки на место?

И потом: почему пить в квартире и на прогулке в теплую погоду одинаково приятно; почему так легко и хорошо пить на ходу, или по дороге из пункта А в пункт Б; не обретаем ли мы новых свойств, двигаясь одновременно в пространстве и в собственном сознании, или  протяженность вагона, протяженность равнины настраивают на алкогольный лад.

Каждый любит определенный сорт спиртного, пока не упьется им в хлам; «Москва – Петушки» растаскивается на цитаты, но «Слезу комсомолки» не подают в барах.

Я умираю со скуки в темноте, широко раскрыв глаза, привычно косея от белых пятен на черном, от невозможности прозреть: почему же в России столько пьют? Проще всего снова обвинить равнину – страна моя родная так широка, что даже какая‑то тоска наклевывается; от Арбата до конечной ветки московского метро идти дольше, чем через все княжество Монако; страна моя родная так широка, что можно набить ее Франциями или Словакиями, замерзнуть на севере или изжариться на юге, не перейдя ни одной границы. Поездом от Москвы до Байкала – четверо суток; едешь, едешь, на второй день знакомишься с проводницей, на третий – матрас приобретает форму твоего тела, изобретаются новые привычки: поужинать в десять, читать до полуночи, сходить в гости в соседний вагон (выпить). Станция Зима, мост через Енисей, Новосибирск. Если ехать вдоль страны, не шатаясь по климатическим поясам, то все четыре дня – один и тот же пейзаж: одинаковые кусты, одинаково березы шумят, за лесополосой у рельс – поле, в поле стог, в стогу жуки и темно. Одни и те же мужики в телогрейках ждут у переезда, пока поезд пройдет, и жены их торгуют всем, что можно вырастить, выловить, приготовить или перекупить.

Я в воде, в темноте, в печали – словно выпила метилового спирта и ослепла. Что со мной не так? Который день во мраке думаю о России.

Уже позже, спуская воду из ванной, нахожу в ней клочок какой‑то рекламки, неведомо как попавший в ванную. Надпись на клочке: «Заражен – значит мертв».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.