Сюрприз

- Ну, вам - то еще рано в старухи записываться!

Тамара отметила, что тонкая Люся успела за это время поправиться, на полной Люсе увидела модные оборки, которые очень скрадывали ее полноту... У каждой женщины Тамара заметила именно то, что нужно было заметить, и не увидела того, чего не полагалось видеть, хотя именно это, неположенное, бросалось в глаза резче всего. Она не увидела ни морщинок на восковом лице Васены, ни того, что полная Люся в свои 28 лет была уже почти такой же широкой, как стол, за которым работала...

Пока Степан Захарыч был в кабинете директора, женщины успели вволю наговориться. Тамара отлично владела собой и, если судить по любезной улыбке, с которой она рассказывала о своем споре с отцом, можно было подумать, что это и не спор даже, а так, забавная семейная шутка. В действительности же все то, что произошло, и для Тамары и для Степана Захарыча было настоящей и большой семейной драмой. Не беременность дочери волновала Степана Захарыча. В конце концов это - дело житейское и рано или поздно должно было произойти. Нет, как раз эта сторона дела встречала в душе Степана Захарыча полное одобрение. По - видимому, это превосходно понимала Тамара и обижалась на отца еще больше, потому что ни в чем другом не считала себя перед ним виноватой. А старый Кучерда болезненно хотел и не мог понять, как может его дочь, его Тамара, с таким легким сердцем относиться к тому, что она делала...

- Хоть вы мне, девочки, посочувствуйте, - говорила Тамара, капризно кривя губы. - Совсем меня отец съел. Не нравится ему, что я замуж без спроса вышла.

Тамара явно лукавила. Степану Захарычу, конечно, хотелось, чтобы его дочь не без спроса замуж вышла, но не в этом была суть раздора.

- А вы не слушайте его, он свое прожил, - сказала тонкая Люся. - Характерец вашего папаши мы лучше вас знаем!

- Понимаете, девочки, мой Валентин еще учится. Он архитектурный заканчивает. Прекрасная специальность: город, приличная зарплата... Я как подумала, что меня ждет после института: сошлют куда - нибудь на стойбище к нанайцам сопливых ребятишек обучать!... Грязища, холодище. Брр! Ни кино, ни театра!... Я уже в другую жизнь втянулась... Ну как только этого отец не понимает? Ведь у меня и выбора - то не было: или замуж выходить, или, согласно папенькиному идеалу, в деревню ехать... Чудак, и больше ничего!

Что можно было возразить Тамаре? Слова ее были полны того пошлого здравого смысла, которым люди, делающие нечистоплотное дело, обволакивают свою душу и совесть. За этим пошлым здравым смыслом не видно было ни большой любви, ни сильного чувства, разве только, как сказала тонкая Люся, одно соображение: хорошие мужья на дороге не валяются! Но, честное слово, стоило ли только ради этого выходить замуж?

Тамара нарочно сгущала краски. Может быть, и не на стойбище к нанайцам послали бы ее после учебы в институте... Хотя и нанайских ребятишек будут обучать ее подруги - так почему бы среди них не оказаться и ей?... Нет, она решительно, настойчиво и ловко ускользала от дела, которое старый Кучерда считал смыслом ее жизни. Именно этого не понимал Степан Захарыч, именно этого не мог и не хотел простить он дочери. Непримиримость старого Кучерды стала особенно заметной, когда он выходил из кабинета директора, сумрачный, суровый.

- Вот, девочки, полюбуйтесь на него. Дочь замуж вышла, внука ему родить собирается, а он все недоволен. Ну, чего ты такой мрачный, папа?

- Дома, дома об этом говорить будем. Ты зачем пришла, спрашиваю?

Тамара взяла отца под руку и с той же, правда, теперь уже несколько деревянной улыбкой увела из конторы.

Вскоре мы узнали, что Тамара благополучно родила сына, уехала к мужу, жила в городе, нигде не работала и считала себя счастливой.

Степан Захарыч очень любил внука, названного в честь деда Степаном, но с дочерью так и не помирился. Старик все чаще стал задумываться, и думы его были все об одном и том же: «Неправильно! Неправильно это!... Считал, человека из дочери сделаю - не сумел. Чужому дяде жену вырастил. Нанайцев ей обучать зазорно. А нанайцы, голубушка, тоже хорошие люди. Да и сама не больно барыня. Отец - то на медные деньги учился. Может быть, и его учителя вот так же брезговали учить!...»

В каких - то частностях старик, может быть, и неправ был в своем категорическом осуждении дочери. Но и не на стороне Тамары была правда.

Справедливости ради нужно, однако, сказать, что семейная драма Степана Захарыча Кучерды почти и не отразилась на состоянии нашего бухгалтерского учета. Жизнь счетного коллектива скоро вошла в правильную колею. Полная Люся каким - то чутьем нащупала новую слабость Степана Захарыча и в минуты бухгалтерского штиля снова спрашивала не без коварства:

- Ну как, Степан Захарыч, внучек ваш поживает?

- Растет, крепкий!

Степан Захарыч широко улыбался и доставал фотографию здорового мальчонки, который лежал на большой подушке, подняв толстую ножку с забавно загнутым пальцем, и чему - то улыбался беззубым ртом.

Все находили, что мальчонка - вылитый дед. Васена сдержанно улыбалась, тонкая Люся немедленно убирала в стол кассовую книгу, как прежде, и начиналась длинная, непринужденная беседа. Но сам старый Кучер - да теперь редко принимал участие в разговоре. Глядя на внука, он вспоминал дочь, и грустные думы начинали роиться в его голове. Он прятал карточку в стол с таким чувством, словно запечатленный на фотографии здоровый, смеющийся парнишка виноват в том, что его мать не оправдала надежд Степана Захарыча и честь свою и славу учительницы променяла на какое - то пустое и бездумное счастье. Да и счастье ли еще?... Старый Кучерда сомневался в этом с большой грустью.