Положение на промысле оказалось хуже, чем ожидал Егурцов, гораздо хуже. Авгиевы конюшни. Того не было, это не завезли. Гаечных ключей, и тех не хватало.

Он сразу невзлюбил свой жаркий кабинетик в конторе — два оконца, пыльный шкаф, испорченные часы. С семи утра пропадал на участках. Ходил от скважины к скважине, от скважины к скважине. Эта перешла на чистый газ, та чудовищно сократила дебит.

— Что это, по-вашему, Ольга Ивановна?

— Очевидно, газовые шапки, пласт истощается.

— А вы что думаете, Олег Викторович?

— Пока не знаю.

— Но вы главный геолог!

— Большинство геологов да и исследовательская лаборатория «Сахалиннефти» считают, что...

— ...пласт истощается, на нем образовались три газовые шапки, скважины немедленно закрыть?

— Да. А я не уверен, еще не знаю...

В конце месяца из планового отдела принесли отчет — выполнено около восьмидесяти восьми процентов. И тут же залился телефон. Егурцова просили приехать из горкома, из «Сахалин-нефти». Голоса не предвещали ничего хорошего. Что ж, начинаются «скипидарные» разговоры: ведь он директор отстающего предприятия. Из Охи возвращался мрачный. «Безответственность, все объединение подводите...» Ну, это уж слишком! Всего месяц на промысле, еще толком оглядеться не успел. «Тунгор для Дальнего Востока знаете что?..» Ему ли не знать!

Своими руками открывал он этот промысел, сам имя искал — Тунгор, жизнерадостный Гаргантюа.

Пять лет назад южнее озера Тунгор в землю впился разведочный бур. Горелая тайга, угрюмые ручьи, непуганая тишь. По широте — Калуга, родные егурцовские места; по тарифам — Крайний Север. А бураны? Таких во всем свете не сыскать. Не очень-то веселое местечко. И вот однажды подняли бур — и плеснулся жирный фонтан на стланик, на девственный снег. Егурцов был в тот день на буровой. Поднял застывший бурый кусок. Нефть, богатейшая нефть! Боже мой, сколько ее было! Один резервуар — до краев, второй — до краев. Егурцов ночи не спал: скорее бы наладить добычу!

Тунгор числился тогда участком Восточного Эхаби. Егурцова направили на Восточный, когда промысел завалился. Он менял методы добычи, выдирал промысел из прорыва. Наконец наладилось все, пошло. А тут такое счастье привалило — Тунгор, могучий юнец! В шестидесятом Егурцова забрали в совнархоз: повышение. А Тунгор вскоре стал самостоятельным промыслом. Два года все шло отлично. Тунгором укоряли «недоимщиков», его хвалили, о нем писали. Тунгор шел коренным в упряжке «Сахалиннефти». Новые скважины вступали в строй, каждая по сто тонн в сутки. Тунгор, давай! Тунгор, вывози! И Тунгор давал, Тунгор вывозил. Год вывозил, два вывозил. Тунгор — на выставку, Тунгор — в президиум!

...Егурцов взъерошил волосы, крепко растер подбородок — вот задачка. Скинул кожанку, потом пиджак, остался в ковбойке с темным галстуком. Метнулся по кбинетику. Жалобно тенькнули в шкафу стекла. Хрупкая комнатенка. Насмешливо глянул на себя в стекло дверцы — хорош, щетину отрастил. Лицо жесткое, глаза стального оттенка, волосы откинуты назад, мыском выдаются на лоб. Крепкий, жилистый, длинноногий. Наверное, кажется сердитым. А он и есть сердитый.

Выгреб из шкафчика увертливый ватман. Вот он, Тунгор.

— Ну, рассказывай, друг золотой, что с тобой приключилось...

Черные точки на белой фасолине — четвертая, сто вторая, сто четырнадцатая... Находятся в разных концах, а беда одна — газ. Так и прет. По правилам, закрывать нужно скважины: надрывается пласт. Но здесь что-то не так. На воздухе лучше думается. Шапку, ветровик — и на улицу. Отбушевал буран. Воздух прозрачен, как мерзлотный родник. Градусов тридцать, пощипывает за нос. Новогодними елками светятся буровые — порядочная гирлянда. Скромненькими усеченными пирамидками прочерчены контуры фонтанных арматур. По привычке Егурцов косился на манометры. Стоп! На этом стрелку лихорадит.

— Газ погнала!— Оператор Мячин вынырнул из сгустившейся темноты. Он почти сливался с вечером в черном своем тулупчике.

— А штуцер пробовали менять?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.