— Откуда же свет? — удивился я'. — Ты говорил, что изнутри стены совершенно прозрачны.
Зернов засмеялся и словно волшебной палочкой взмахнул: мерцающие стены исчезли, открыв полупьяную ораву галунщиков на только что покинутом нами дворе.
— Какие-то чудеса оптики! — вырвалось у меня. — Ничего не понимаю.
— Оптика-то не наша, — сказал Зернов. И плац с полицейскими снова исчез за стенами, непрозрачными, как матовое стекло.
— Обойди ее и сядь. — Он указал на висевшую над полом белую, чуть изогнутую тарелку.
Уже не спрашивая, я повиновался.
— Зачем это?
— Ты не рассказывал, как тебя муштровали в зеркальном зальчике после экзаменов, — сказал Зернов. — Фиксировалось твое зеркальное отражение. Что-то вроде голограммы, фотоснимка безлинзовой оптики, с когерентным* источником освещения. Здесь, по-видимому, фиксируется не сам объект, а его зеркальное отражение. Твое отражение, например, зафиксированное на пленке, поступило сюда в контрольный механизм центра. Как выглядит этот механизм, каковы принципы его работы, никто не знает. Если объект и отражение не совпадают, ничего не происходит — просто открывается выход на казарменный плац, а в случае совпадения включаются рецепторы. Для чего? Для того, чтобы я или ты могли мысленно назвать нужную им лабораторию, или диспетчерскую, или управление продтрассой, или просто зеркальные стены, чтобы взглянуть на улицу. Меня «память» уже проверила, и рецепторы включились. Их действие ты видел. Теперь твоя очередь. Вызови «лабораторию поля».
_________
* Когерентный — движущийся как бы «в ногу» и при отражении резко изменяющийся в амплитуде и фазе.
Я мысленно повторил за Зерновым: «Лаборатория поля», — и в мерцающей стене открылась лиловая щель. «Шагай», — подтолкнул меня Зернов, и, шагнув в знакомую лиловую гущу газа, мы вышли снова на дневной свет, но уже совсем в другой зал, именно зал, а не комнату. Из глубины его, заполненной сверкающими металлическими формами, вышел навстречу человек в белом, совсем земном халате — только белизна его тоже сверкала, как белая крышка рояля, отражая окружающий мир. Издали этот мир казался путаницей безугольных геометрических построений, преимущественно труб, сфер и цилиндров. Но за человеком с той же скоростью двигалась высокая, как цунами, волна лилового газа, в которой гасла и таяла сверкавшая металлом стереометрия. В конце концов газ срезал зал, обратив его в комнату с таим же туманным полом и потолком и такими же стенами. Человек в халате оказался Зерновым-вторым, на этот раз отличавшимся от моего спутникa только глянцевым белым халатом.
Мы сели на подплывшие к нам белые тарелки и такой же белой, ничем не поддерживаемой массивной плите, на которой мгновенно материализовалась из воздуха бутылка «Мартеля» и три широких коньячных бокала.
— Прежде я считал все эти чудеса в решете техникой земного происхождения, — задумчиво сказал Зернов-второй, — кто-то придумал и сконструировал их до Начала. Кто, мы забыли, а наследством пользуемся понемногу и свое ищем, развиваем, разрабатываем. А теперь, когда вернулась память прошлого, я уже точно знаю, что все это подарок ваших инопланетных гостей. Даже больше — знаю и назначение самого Би-центра.
— Первая ступень контакта, — перебил Зернов-первый.
— Мост к их науке, к их освоению мира.
— Крутой, между прочим, мост. И трудный. Он же построен в четырехмерном пространстве. Нет ни коридоров в обычном смысле этого слова, ни дверей, ни лестниц. То что их заменяет, длинно, ложно запутано и с земной точки зрения даже бессмысленно. Мы это называем «проходами».
Обычно ими никто не пользуется, только когда «телепортация» блокирована. Мерцающие стены впереди не то раздвинулись, не то растаяли, обнажив черный экран с равномерно вспыхивающей и гаснущей ядовито-желтой надписью по-английски «Дэнджер!» — опасность.
— Люк-мусоропровод, — пошутил Зернов-дубль. — Сюда автоматически сбрасываются радиоактивные осадки, различные излучающие вещества, самовзрывающиеся смеси — словом, все, что уже не нужно, но опасно для жизни, — пояснил он.
— Шагнешь — и конец, — засмеялся я. Не шагнете. Это мы называем «видимость», полный переход блокирован.
— Все время?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Всесоюзный поход комсомольцев и молодежи по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа
Рассказы