- Сейчас-сейчас, погоди... - Это снизу. - Вроде собирается.

Сайра торопится к свету, поднимается из глубины, плавает в «аквариуме», камешком, брошенным параллельно воде - прыгает раз, другой, третий! - и только океанская зыбь гасит круги от ее прыжков. С бешеной скоростью прошивает поверхность воды, как иголка с белопенной ниткой. Она ослеплена радостью: свет в океане!

- Дура рыба, - говорит стармех, «дед», и швыряет окурок за борт.

Он идет, покачиваясь, к лебедке: пора выбрасывать в воду сеть-дель, чтобы рыбе не надоело световое развлечение.

У каждого на сейнере свои обязанности: на берегу, на приколе, в плавании. Но когда под бортом косяк, каждый становится рыбаком. Кроме капитана и кока. Кок в камбузе: даже ночью он не гасит плиты. Капитан на мостике. В свои двадцать семь лет он один из опытнейших капитанов на путине. «Устойчивый» удачлив, и львиную долю удачи рыбаки приписывают Ефимычу.

- Он рыбку чувствует, - сказал о нем Битт-бой.

То есть, конечно, не Битт-бой, а Николай Иванович, радист, второй человек на судне, которого товарищи величают по имени-отчеству. Николай Иванович самый старший в экипаже (лет пять по паспорту плюс еще пять по бороде - вот и все старшинство) и имеет право судить об остальных. Впрочем, он не сам присвоил себе это право. Ефимыч послушал мои вопросы, покивал, сказал доверительно:

- Ты о нас с Николай Иванычем поговори. Ему судить...

Он не судит. Он стоит вместе со всеми на палубе, забрасывает вместе со всеми дель за борт, вместе со всеми тянет ее, наполненную сайрой. Капитан на мостике, а Николай Иванович внизу. Капитан командует: он знает, что делать и как делать. Николай Иванович советует: он знает, как помочь и чем помочь. Кстати, слушаются обоих одинаково...

Ах, как это красиво со стороны! Медленно гаснет свет на палубе и гаснет с ним океан, оставляя одно зеленое пятно под единственной люстрой, пятно, прошитое узкими телами рыбы-дуры. Дура она, дура! - прав «дед», потому что, когда зажигается красная лампа над косяком, то вода у борта начинает кипеть от сумасшедшей пляски сайры, напрочь потерявшей бдительность.

И тогда взлетает над мокрой палубой мокрый сачок-каплет, поливая нас соленой океанской водой, а в каплере - центнера три-четыре, а еще двадцать - в подтянутой к борту дели, и нельзя терять ни минуты, потому что косяк может уйти, и тяжелая серебряная сайра летит из кап-лира в трюм, бьется на скользких палубных досках, и трещит лебедка, бросая каплет за борт, и торопит капитан - скорей, скорей! - и нервы не выдерживают, и кажется, что сосед чего-то медлит, и хочется выругаться соленым словцом, таким же соленым, как вода на губах, - вот тогда Николай Иванович скажет негромко:

- А ну, тихо! Всем трудно, братцы...

Вот так: всем трудно. Потому что выбросить за борт дель двенадцать - пятнадцать раз, управиться до рассвета - работа «на пуп». А потом загрузить в трюме семьсот ящиков рыбой, переложить льдом, попасть к причалу так, чтобы сдать улов до полудня, снова погрузить ящики и провалиться в сон на два-три часа - до того, как солнце начнет стремительно падать в океан.

Это путина.

Но что же здесь красивого? Краски заката? Фантастический город в ночном океане? Бешеная пляска сайры под красным фонарем? Что ж, красиво это, красиво - кто спорит... Но чего стоит красота, когда не держат ноги, и еле доходишь до койки, и не лезут в горло испеченные коком вкусные булки с изюмом, и только - сон, сон, а во сне - та же сеть, та же сайра, та же гонка за косяком.

... Мы подходили к Шикотану в карандашно-сером мареве рассвета. Лысоватые зеленые берега, нагромождение скал у входа в Крабовую, серое небо, которое еще не стало голубым, серый туман впереди.

- Как Норвегия... - сказал радист Битт-бой, докуривая «Аврору». - Все серо-голубое. Если бы я умел рисовать... - Он не договорил, пошел в кубрик, и я не узнал, что бы он сделал, если бы умел рисовать.

Вероятно, он бы положил на холст или на лист ватмана то, что придумал. Или не так: то, что он видел однажды, и видел ежедневно - только он: Николай Иванович, радист первого класса, «Битт-бой, приносящий счастье». Это была бы, наверно, большая картина - с его Шикотаном, с его океаном, с его кораблем, с его товарищами, с дурой-рыбой, веселой рыбой-сайрой. И была бы эта картина легкой и веселой, как эта рыба-сайра, и радостной, и очень красивой, как красива работа Битт-боя.

Красива!

А уж потом - тяжела...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.