Побег волшебника

И все-таки Петр Кириллович решил, что он обязательно вмешается, если наступит критический момент, неважно, что из этого выйдет.

Коньшин надеялся, что когда-нибудь Миркиных посетит врач, тогда можно перехватить врача на улице и расспросить его, неважно, что тот подумает, но врач, наверно, приходил только днем...

...Постепенно Петр Кириллович привык торчать в окне, хотя мальчик уже выздоравливал. Так привык, что потерял бдительность. Он уже не отшатывался. когда Таня или Миркин бросали рассеянный взгляд в его сторону: он надеялся на полупрозрачное заиндевевшее стекло и на белую тьму за своей спиной.

И, как оказалось, зря надеялся. А может быть, его выдали следы под окном. Во всяком случае, они хорошо подготовились к встрече. Им помогла и мокрая мартовская метель, которая сделала мир плотным, густым и непрозрачным.

Они обложили Коньшина со всех сторон, когда он висел на окне, и, если бы не хрустнула ветка за его спиной, Петр Кириллович не успел бы даже соскочить с колоды.

Но ветка хрустнула. Коньшин оглянулся и увидел, что прямо на него из сада движется человек, держа перед собой вилы. И справа проступало сквозь метель черное пятно и слева...

Они обложили его, как волка. Они не учли только одного. Что Петр Кириллович когда-то жил в этом доме. Он знал, что рядом стоит лестница, ведущая на крышу. А они не знали, что он это знает.

Коньшин соскочил с колоды, в два прыжка достиг лестницы, за несколько секунд взлетел на крышу, оттолкнул лестницу. Лестница упала кому-то на голову, послышались невнятные ругательства, звон выбитых из рук вил.

– Обходи справа! Эй, стрелять не надо! Живьем возьмем! – Теперь никто уже не таился, их было человек пять, они окружили дом. Сзади цепочки облавы Коньшин разглядел закутанную в пуховый платок фигуру Тани и согнутого пополам от сырости и холода тощего Миркина.

Дымила труба. Покрытая толем крыша была похожа на палубу накренившегося и уходящего в морскую пучину корабля.

– Не высовываться! – командовал кто-то. – Может быть, он вооружен!

– Колюнь, можно я шарахну? Так, для острастки...

– Отставить!

– Гляди, за трубу спрятался. Опытный.

– Точно, он в городе ювелирный взял.

– Я вот только не пойму, чего он на учительку нацелился: голь же перекатная.

– Может, он за стихами? У Миркина, говорят, целый чемодан стихов. Правда, Миркин?

Послышался смех. Коньшин стоял, прислонившись к трубе, и слушал голоса. Труба была горячая, дым пах подгоревшей кашей – видно, впопыхах Таня забыла в печке горшок. Летящая метель из крупных струй мокрого снега создавала полную иллюзию движения. Будто в самом деле находишься на уходящем в пучину корабле или, как Иванушка-дурачок, мчишься на печке, прижавшись к печной трубе.

Что-то надо было предпринимать... Иначе они сейчас прислонят лестницу и пойдут на штурм, поддерживая атаку заградительным огнем.

Можно было прыгнуть с крыши на кого-нибудь. Коньшин даже выбрал себе жертву: маленького, щупленького парня в огромной папахе и с ружьем; парень замерз, но сгорал от азарта. Он был похож на иллюстрацию к какой-нибудь книжке про партизан.