Отрицательный угол

- Нет, если бы узнали, стали бы сомневаться в целесообразности и задавать вопросы. Я знаю Калоева лучше, чем другие, он сделает все как следует.

В это время Шахмали Ибрагимов, для которого посидеть спокойно значило изменить себе, излагал в лицах, как он до армии ходил в гости к знакомой девушке и пил чай, который с детства терпеть не мог. Он надувал щеки и закатывал глаза, показывая, как умирал после третьего стакана, а отец девушки наливал еще и еще, и он, Шахмали, не смел отказаться, чтобы не обидеть хозяина.

- Чувствую: все, сейчас лопну, хоть из-за стола беги, а он мне новый подвигает...

- Ну и чем кончилось, пишет тебе она! - нетерпеливо перебил Ара-келян.

- Какой там, пришлось расстаться, отец ей на улице встречаться запрещал, а я чай больше пить не мог.

Все рассмеялись, даже Калоев.

- А я чай люблю, - мечтательно заметил Оразов, - у меня в Туркмении чай вкусный, нигде такого нет...

Николаеву не хотелось обрывать разговор, он понимал, что перед труднейшим делом, которое предстоит его ребятам, им необходимо снять напряжение. Но дело есть дело.

- Отставить разговоры, - сказал он. - Калоев, Сулейманов, ко мне.

Итак, Николаевым были придуманы клещи, дело не ахти какое хитрое. Но, чтобы сомкнуть две их половинки на огневой точке «противника», группе Калоева предстояло пройти отрицательный угол, остальным спуститься по плите. По плите было, конечно, легче. А тем, кто не знает, что такое отрицательный угол, рекомендую представить нависшую над вами стену. Только здесь эта стена была расчерчена каменными гранями. Отрицательный угол - классика альпинизма, главная трудность его в том, чтобы при спуске владеть телом и не допустить раскачивания веревки, иначе тебя ударит о скалу, перед которой ты совершенно беззащитен, так как руки твои заняты веревкой. Первому идти опаснее других; нижний конец еще не закреплен, здесь большая ответственность ложится на страхующего: ослабь он веревку, дай лишние полметра, когда идущий вниз к этому не готов, и начнется маятник - раскачивание.

Оразов, Надоев, с ними еще несколько солдат ушли направо, остальные двинулись влево. Скоро листва скрыла от нас зеленые каски тех и других; мы остались на гребне. Только отсюда можно было увидеть, как развернется атака обеих групп и сомкнутся клещи, придуманные Николаевым. С нами в качестве резерва залегло на гребне отделение сержанта Владимира Громова. По сигналу лейтенанта оно должно было поддержать огнем атаку, а потом в зависимости от обстоятельств подключиться к левому или правому флангу.

У нас опять было несколько минут для разговора о невоенном. Такова солдатская жизнь: когда уже ясно каждому, что от него требуется, никто об этом не говорит. Говорят о чем угодно: о доме, о девушках, о жизни, - но только не о том, как повернется дело, от которого их отделяют эти несколько минут передышки.

Поэтому, когда Громов спросил, бывал ли я в Калинине, я не удивился, ответил, что бывал и город мне очень нравится. Мы стали перебирать в памяти знакомые названия кинотеатров и улиц. Пустячный такой разговор, вроде бы ни о чем, но для Владимира это было необыкновенно важно, он с гордостью объявил, что в городе застроили еще один квартал, что гостиница, в которой я когда-то жил, уже не единственная приличная в Калинине, а есть еще, что свалку у Московского шоссе убрали и так далее. Сам он работал до армии плотником, мог даже смастерить книжный шкаф, а уж о столах и говорить нечего. Рассказывал Владимир обо всем этом со спокойной деловитостью, я понимал парня, понимал, что он не хвастает. Громов гордится тем, что умеет держать автомат и рубанок, умеет строить и защищать построенное.

Преимущество группы Калоева заключалось в том, что «противника ее не видел, она должна была идти вниз по другую сторону гребня. Тогда как Калоев и лейтенант, возглавивший группу, идущую по плите на правом фланге, видели «противника». Видели его и мы, вернее, видели позиции и отблески касок на одном из уступов внизу, метрах в трехстах от нас.

Веревка достала до самого пятачка, где кончался отрицательный угол. Первым пошел Оразов. Потом Калоев мне объяснил, что пустил Гарьялды, а не открыл спуск сам из-за очень неудобного положения на страховке:

слишком ненадежным был упор для ног. Решение было единственно верным, в данном случае важнее хорошо страховать. Гарьялды, тихонько ощупывая носками ботинок место, прежде чем ставить подошву, прошел метров пять по вертикали, дальше была только веревка. Так тридцать метров. Я видел в бинокль лицо Оразова - сухое, почти серое, стянутое на широких скулах, лицо человека, делающего смертельно трудную работу. Он не смотрел вниз, только перед собой, и каска у него съехала на затылок, а поправить ее не мог - заняты руки.

Порыв ветра качнул его к скале и развернул спиной. Гарьялды подтянулся на руках, чтобы остановить раскачивание, потом, оттолкнувшись ногой от стены, скользнул сразу метра на три и пошел вниз к пятачку на руках, ровно и быстро, а Калоев держал теперь уже прямую веревку, упираясь в еле заметный выступ, и лицо его было мокрое от пота. Приземлившись, Гарьялды присел, дернул веревку, давая понять, что все, он внизу и самое трудное позади, что вот сейчас он закрепит конец и можно идти вниз уже спокойно, не боясь маятника. И они пошли - один, второй, третий. Последним спустился Калоев и, сияв автомат со спины, махнул Громову, а тот Николаеву: можно начинать. И они начали.

С зеленого холма вниз, цепью, так, что видны были только груди и лица, рванулись те, кто шел с Николаевым, а в затылок «противника» ударили автоматчики Калоева. И едва там, в окопах, успели сообразить, что окружены, и несколько солдат бросились вверх к гребню, как оттуда застучал пулемет Громова. И хотя численно «противник» превосходил наступающих мотострелков, их бросок был настолько стремительным и внезапным, что сопротивляться было бесполезно.

С побежденными обошлись гуманно, единственными трофеями, которыми разжились победители, были сухие сигареты и несколько фляг с водой. Нам тоже оставили флягу, и, пока мы наслаждались обжигающе холодной водой, Калоев уже вбивал третий крюк, прокладывая воздушную трассу для миномета. Его решили спускать вниз по веревке, дело это требовало большой осторожности и сноровки. В принципе миномет можно было снести вниз и на плечах, особенно если это плечи Калоева или Оразова, но по плите это опасно, а в обход долго. Поэтому Калоев готовил крюки.

За веревку взялись дружно и, почти припадая к земле, тянули так, что звенел блок, а Калоев едва успевал перебрасывать узел, тянули до тех пор, пока Николаев не сказал, что хватит. Двухсотметровый пролет, связавший гребень, с которого начиналась атака, с основанием дюльфера, был готов. К тому времени приданные минометчики уже подготовили свое оружие, накрепко закрепив ствол и плиту к блокам. Николаев подал команду, и тяжелый миномет поплыл вниз. А Калоев, которому досталась на подъеме плита, сказал мне, что спускать тяжелые предметы таким вот образом лучше - после не болит спина.