Не знаю, почему мне вспомнилось, как девочкой зимними вечерами я возвращалась домой из трактира Алмазова и с высокого берега Тесьмы открывалась привычная картина засыпанного снегом бедного и темного Посада. «А помнишь комнату старого доктора?» - пел голос, и это была уже «е глупенькая, милая Нина и не артистка, исполнявшая номер, а какая - то волшебница, читавшая мои мысли и чувства. «Ветхая фисгармония стояла в углу, и, когда старый доктор играл на ней, она начинала вздыхать и задыхаться, как будто жаловалась, что ей очень тоскливо. Портреты прекрасной женщины с темными глазами висели на стенах. Это была любовь несбывшаяся, неудавшаяся, любовь, которой помешали. Но разве можно помешать любви?»

Потом орган запел торжественно и нежно, и это была ночь в степи, когда мы до рассвета бродили с Андреем и грели руки в пшенице, и где - то далеко горела стерня, и ветер гнал на нас легкий дым, освещенный зарею. Это была ночь, когда я была так счастлива, как никогда потом не была счастлива с ним. «Почему же, когда он уехал и мы снова встретились в Москве, все стало совсем по - другому? - Я слушала и думала с прикрытыми рукой глазами. - Почему все стало таким, как будто не было этого лучшего месяца в жизни: Аскании - Нова, кино в степи, бабочки, мелькнувшей в прозрачном конусе света, когда Андрей сказал, что он не может жить без меня? Прошло то время и никогда не воротится, и нечего думать о несбывшемся, о неудавшемся, о том, что все равно нельзя изменить. Вот летят легкие, счастливые звуки, прислушайся к ним, это весенний дождь звенит в ночных улицах, по которым пойдет провожать тебя неловкий, с радостными, потерянными глазами, от которых тебе тоже становится радостно и неловко».

Володя сказал, что неудобно идти к Нине в антракте, потому что артисты перед выходом на сцену должны «собраться», но я возразила, что не беда, если старые друзья однажды в жизни помешают этому таинственному занятию. И мы пошли - храбро, но без уверенности: уж больно эта прекрасная дама в длинном платье и серебряных туфельках была непохожа на нашу лопахинскую наивную Нину.

Какая - то строгая тетя в мундире с белыми галунами не хотела пускать нас в артистическую, но я издалека увидела Нину, разговаривающую с органистом, и закричала ей:

- Нина, мы к тебе! Скажи, чтобы пропустили.

И тетя в мундире пропустила нас, услышав, что мы называем знаменитую артистку на «ты» и радостно машем ей руками.

- Позвольте, знаменитая артистка, представиться, - сказала я, когда она, не узнавая, с недоумением уставилась на нас своими большими, с загнутыми ресницами глазами, - Татьяна Власенкова и Владимир Лукашевич. Мы боимся, что ты стала такая знаменитая, что, пожалуй, нас и не узнаешь.

- Господи помилуй, свят, свят! - сказала Нина и смешно, по - бабьи всплеснула руками. - Татьяна!

Она обняла меня, поцеловала, закрасила и, спохватившись, стала оттирать платочком.

- Володя! Откуда вы взялись? Вы узнали, что я в Москве?

- Собственно, на каждом углу висит известие о твоем приезде, - серьезно возразил Володя. - Так что выяснить это было нетрудно.

- Да, правда. Господи, живая Танька! - снова сказала она и засмеялась. - Сколько мы не виделись?

- Не стоит считать.

- Подожди, что я знаю о тебе? Ты за Андреем?

- Я, брат, уже двенадцать лет за Андреем.

- Нет, я что - то еще слышала, - растерянно сказала Нина. - Ты что - то открыла, какое - то лекарство.

- Э, брось! Что там лекарство! Как ты поешь, Ниночка!

- Разве хорошо?

Она покраснела от удовольствия.

- Очень! Очень!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.