— Имя старинное. Теперь-то такие не дают.
— А мне отец дал. Друг у него был фронтовой: комиссар Родион. Погиб уже на фашистской земле. Отец дал мне его имя.
— Во-от как... Да-а... — И Матвеич покивал головой, раздумывая о чем-то своем.
По мостику, что возвышался над прокатным прлем, неторопливо проходили рабочие в раздевалку. Фыркающий маневровый паровозик подвез на площадках поблескивающие, будто полированные штабеля заготовок.
— Ты откуда родом? — спросил Матвеич.
— Из Сосновки.
— Бывал я там. Парнишкою. Помню, мельница-водянка в тополях стояла.
— Она и теперь там, мельница, но на электричестве работает. А в старой запруде мы ершиков ловили.
— Давно-то как все было... Белые пруды помню за садами... Да-а... А ты чего ж в колхозе не остался?
— Дед мой кузнецом был, ходил я к нему в кузню пацаном... Отец слесарил. И дяди мои — по железу мастера. Посоветовали в это училище.
— Хорошо посоветовали. А вот у моих родственников один я по железу. Отец с матерью на кулака батрачили в степи, дед копал колодцы, делал в домах печи, крыл соломою сараи. А я вот на завод убег. Народ в ту пору, накануне революции, в городах смелее был, за правду под пули шел. Многому я тут научился. Вот он, университет мой. — Матвеич кивнул на стан. — Теперь вот заготовка по роликам скачет, а раньше мы ее волоком за проволоку от печи волокли. Бывало, обожгу ноги, ходить больно, а молчу, терплю, не хромаю, чтоб не сочли за лодыря, за слабака.
Рабочие принимали смену. В прилепившейся под самой крышей, будто ласточкино гнездо, кабине мостового крана мелькнула красная косынка. Неровно, рывками кабина поехала. Тонко зазвенела подвешенная к ней цепь. Кран делал свою первую ходку. Завыла, как буран в стели, нагревательная печь. В ней сердито заполыхало ослепительное пламя. Зеленовато-оранжевые языки его, вырываясь через окно наружу, лизали закопченную стену, будто на ощупь пробовали крепость огнеупорного кирпича.
— Ты чего же так ходишь? — вдруг грубовато спросил Матвеич, указав на разорванную Родькину штанину. — Ты же там, в комсомолии, пример должен показывать. — И мягко попросил: — Приноси нынче вечером ко мне. Старуха враз починит...
Дома Лукьянов предупредил жену:
— Подручный мой придет... в гости.
— Может, водки взять, Митя?
— Не надо.
Родька постучался вечером. В дверях его встретил нарядный Матвеич. Посреди комнаты стоял большой круглый стол под белой скатертью, на нем — сияющий самовар.
— Как раз вот к ужину поспел, — сказал хозяин. Потер ладони. — И жене: — Вот он, мой помощник. Родион.
Гость поздоровался с пожилой женщиной в голубом платье и пестром переднике. Ее маленькие черные глаза улыбались.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.