— Теперь вот что, — продолжал Катаев, не обращая внимания на вялый, почти снисходительный отклик, который породило его обращение. — Ко всем задвижкам надо пар подвести. Капитально.
— По схеме не положено...
— Шестидесятиградусные морозы по схеме тоже не положены! Но они есть.
— Вентилей нет... И патрубков.
Вот и поговорили.
— На 44-й, — сказал Китаев, садясь в машину. — Хотя нет, Саша, я сам поведу...
Ему хотелось дела, действия, немедленного результата.
На 44-м — значит, дома.
Буровая окутана паром. Культбудка окутана паром. Столовая окутана паром. Все дышит, движется, живет.
Идет бурение!
С каждой минутой турбобур вгрызается в толщу земли. Сантиметры, десятки сантиметров, метры. Проза? Очень хорошо! Не надо никаких тайн. Не надо неожиданных открытий. Было уже неожиданное открытие, на 9-м кусту: газ в сеномане. Турбобур, семь свечей — десять тонн! — выбросило, как пробку из шампанского. Достаточно романтических приключений, они нерентабельны. Слишком много еще обыкновенной работы. А это самое трудное — делать обыкновенную работу. Она требует ровной преданности, немереного терпения. Каждый день. Каждый час. Каждую минуту.
Сухорукое стоял, широко расставив ноги, навалившись грудью на тормоз. Вздрагивал, трепетал буровой шланг, ниже опускался вертлюг. Китаев подошел к бурильщику:
— Бурим, Федор?!
— Бурим, — отозвался Сухорукое, не отводя глаз от приборов. — А что у Левина слышно?
— Бурит.
— На двух кустах?
— На двух.
— Везет...
— Не потому он Левин, что ему везет, а потому, что он Левин. Мастер!
Подкатил вахтовый автобус, лихо развернулся на пятачке, затормозил. И сразу население 44-го увеличилось вдвое: прибыла вахта Федора Метрусенко.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.