И он не находил ответа.
Сергей отложил посещение намеченных по списку учреждений, считая, что лучше всего побывать и в Совете по делам колхозов и в министерствах уже после встречи со Ждановым. Приняв такое решение, он в хорошем настроении весь день гулял с Ириной по Москве: были они в музеях, и в Парке имени Горького, и на водной станции.
Ему хотелось ни о чём не думать, а мысли о предстоящем разговоре со Ждановым сами лезли в голову. Было и радостно, и тревожно, и немного боязно. Два чувства боролись в нём: одно вызывало какую - то тёплую, сердце волнующую радость, было приятно сознавать, что приглашает к себе человек, так близко стоящий к Сталину; другое чувство почему - то рождало тревогу, и чей - то голос настойчиво твердил: «Не радуйся, Серёжа, ибо тебя не в гости приглашают, а на деловую беседу, гак вот, пока есть время, не катайся на лодке, а обдумай всё, о чём будешь говорить, да и сумеешь ли так рассказать о том, чем живёшь и что тебя волнует, как ты это чувствуешь у себя в станице...» И тут же чей - то другой голос возражал: «О чём печалишься, Серёжа? Зачем наперёд всё обдумывать? Поёт твоё сердце - вот ты ему и доверься, оно не подведёт, и если тебя пожелают послушать, за словом в карман не полезешь, ибо тебе не нужно заранее обдумывать то, о чём станешь говорить, - нём твоя жизнь». Сергей чуть заметно сдвинул брови и встряхнул головой, как бы желая избавиться от этих поучающих голосов. Взгляд его задержался на кущах леса, вставших зелёными гривами по берегу, а за ними подымались корпуса домов, чернели крыши, дымились трубы...
- Эх, Иринушка, - сказал Сергей, положив вёсла на борт и поймав рукой крупные капли, - жалко, что Кондратьев так далеко!
- А почему ты о нём вспомнил?
- Если бы он был здесь...
Сергей не досказал и начал грести, глубоко вонзая вёсла в упругую зелёную воду, а мысли снова путались, и чьи - то голоса уже вступали в ссору. Сергей старался не думать о завтрашней встрече, нарочно гнал лодку с необыкновенной быстротой, задорно смеялся, пел, шутил...
- Серёжа! - говорила Ирина, блестя глазами… Поедем вон к тому островку! А какой зелёный берег! Я даже и не думала, что в Москве есть и такая красивая река и такие зелёные берега!
- Это ещё что! - сказал Сергей тоном знатока. - А вот мы поедем по каналу Москва - Волга! Вот где красиво!
Поздно ночью, когда Ирина спала и в окно пробивался слабый отблеск уличных огней, напоминая свет ущерблённой луны, Сергей лежал с открытыми глазами, - нет, тут уже было не до сна! Его пылкое воображение, почуяв простор, легко расправило крылья и опередило время, и то, чем жил все эти дни Сергей и что было его лишь обласканной мечтой, вдруг из планов и проектных чертежей преобразилось в реальные картины... Вот стоит Сергей на возвышенности: холмистым, с детства знакомым взгорьем открывается перед ним всё верховье Кубани, и куда он ни посмотрит, всюду идут люди, движутся автомашины, трактора, подводы... Что там случилось? Каким таким важным делом занят народ? И видит Сергей: там - от станицы к станице - лежат пояса свежевспаханной земли, и по ним, разбиваясь на мелкие группы, мужчины и женщины сажают деревца - однолетки, а следом идут бычьи упряжки и тянут бочки: каждая лунка принимает ведро воды, - да, да, помнит Сергей, действительно всё это было записано в плане, - и вот уже нет ни людей, ни бричек с бочками, а над всей степью зелёными гривами встали леса; там на десятки километров по берегу курганчиками лежат камни, снуют машины с гравием, дымятся громадные котлы со смолисто - чёрным варевом, ползают грузные катки, возвышается насыпь, - Сергей хорошо помнит, было, было и это в плане, - и уже нет ни катков, ни дымящихся котлов, а убегает мимо станиц и хуторов, блестя и лоснясь асфальтом, ровная лента шоссе, а по бокам шеренгой стоят молодые тополя; там, между Белой Мечетью и Родниковской, берег запружен народом, возвышается дамба, гусиной стаей белеют бочки с цементом, темнеют штабеля леса, - как же, как же, всё это по плану, - и вот уже нет ни цемента, ни леса, а в том месте, где вставала насыпь, образовалось озеро, горит под солнцем зеркало воды, обрамлённое вербами, как зелёной рамой; там улицы исписаны рвами, повсюду разбросаны серые трубы, ручейками тянутся во дворы канавки; там по следу только что уложенных и зарытых труб идут планировщики, тянут звенящую ленту, ставят треноги, всматриваются, приглядываются, выверяют, записывают - точно - точно всё по плану, - и вот уже не узнать станицы: на площади выросли новые дома, раскинулся парк с летним театром, а от площади, убегая во все стороны, протянулись прямые улицы с тротуарами, обсаженные белой акацией...
- А не слишком ли смелые планы?
«Чей же это голос?» - Сергей оглянулся. Смотрит и глазам своим не верит: перед ним стоит Жданов, спокойный с ласково - задумчивым взглядом больших глаз, точно такой, каким знал его Сергей по портретам.
- Андрей Александрович! А смелость, она нам по плечу, и если есть желание, то к нему требуется и размах...
- Размах - это похвально! Ну, что же, пойдём посмотрим вблизи... Они проходят по станицам, и опять, как много раз прежде, Сергей видит реальными и свои планы и свою мечту; видит Усть - Невинскую: она у него всегда перед глазами. Да и к кому же ещё, как ни к этому старинному казачьему поселению у Верблюд - горы, раньше всего обратятся его взоры! Здесь он родился и вырос, отсюда, как птенец, вобравшись в перья, улетел он, оставив родительское гнездо... А теперь смотрит на это гнездо и диву даётся... Да что случилось в Усть - Невинской? Её нельзя узнать. Она как бы развернулась и помолодела, а её улицы, ставшие просторными и чистыми, украсились тротуарами, домами под жестью, паутиной электрических проводов, водопроводом и канализацией, садами, убегающими зелёным пологом от площади до окраины, - всё, всё придавало схожесть с небольшим степным городом на живописном речном берегу! Именно такими самобытными, красочно - светлыми городами и вставали в его воображении будущие станицы верховья Кубани, и в облике каждой станицы было что - то своё, неповторимое... Так Усть - Невинская отличалась от других уже тем, что на её площади стояло окнами на юг двухэтажное здание, высокое и светлое, и ни в Белой Мечети, ни в Яман - Джалге, ни в Рощенской не было здания именно такой архитектуры. Были, но только не такие. А почему не такие? Тут есть небольшой секрет. По плану реконструкции станиц, в Усть - Невинской, вблизи гидростанции, основан центр электротехнической мысли; именно эту идею и выразил архитектор, создавая проект Дома механизации. В станице Родниковской, славящейся скотом, лошадьми, овцами, уже стоял Дом зооветеринарии, при нём лаборатория, научная библиотека, сюда с нагорных пастбищ едут чабаны, табунщики, пастухи, принося живые крупицы трудового опыта, и архитектура того дома была своя, особенная... В Рощенской белеет здание с многочисленными пристройками, с оранжереей, с залами, где хранятся ценнейшие экспонаты современного земледелия, - это Дом агротехники. И ещё есть Дом мичуринцев: светлый и высокий, он возвышается у въезда в Белую Мечеть, весь утопая в садах...
- Это - ваше будущее?
- Да, Андрей Александрович, это - наше будущее.
- А нам надо поговорить о настоящем.
- Я за этим и поспешил в Москву...
И вот мысленно Сергей уже входит в большой кабинет и не один: с ним Кондратьев, Степан Петрович Рагулин, Савва Остроухое, Никита Мальцев, Глаша Несмешная. Жданов любезно встречает гостей, усаживает за стол. На зелёном сукне стола, как на лужайке, Кондратьев разворачивает карту района. И вот Сергей хотел пояснить, а перед ним уже раздвигалась площадь Усть - Невинской, вся запруженная людьми, и Савва, взойдя на крыльцо станичного совета, открывает митинг: - Слово для доклада о поездке в Москву имеет товарищ Тутаринов.
Мечты! Как же вы хороши, и куда только не унесёте вы на своих лёгких крыльях!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.