Листовки

Председатель.. Андрей Перегудов, недовольно застучал болтом по столу:

- Так я же только для порядку. Если собрание захочет - пусть говорит Ставлю на голосование: - - Кто за то, чтоб дать слово Василию Николаичу? Большинство! Говори, Василий Николаич!

- Ну, и научился же Андрюшка бюрократизму! - усмехнувшись непонятно радостно сказал маленький рябой рабочий в углу.

Василий Николаевич, старичок с реденькой рыжеватой бородкой, которая странно торчала по всему лицу и в которой рыжие клочки перемежались с седыми, словно старик был неудачно загримирован, седого волоса для грима не хватило и наставили рыжих клочков, Василий Николаевич выступил вперед и, уставившись на инженера, зачастил, пощипывая клочки бороды:

- Я, значит, доклада не слыхал, но особо сталелитейную хаять нечего! Нечего хаять особо сталелитейную! Я, значит, коротко. Говорят браку много. А какой же эт - та брак? Брак какой это, если, к примеру, намедни в сводке видал - 2 процента. Разве же - ж эт - та брак! А?... - и. повернувшись к рабочим, он всплеснул руками. - Товарищи рабочие и господа инженеры, разве же - ж эт - та брак! С кем не случается? А хают. Напрасно хают!... - и старик громко сплюнул и втиснулся в группу стоящих у дверей рабочих.

- Э... Василий Николаич, Василий Николаич! Ты, брат, не уходи! Оказал, так послушай! - закричал с первой скамьи Лобанов (тут только Шурка заметил его присутствие на собрании). Андрюшка, не моя там очередь? Будто бы моя! Ты, Василий Николаич в кусты не лезь. Сказал и ответ слушай!

- Он только за бутылочкой, у мартена оставил! - сказал тот же маленький рябой из угла и кое - где смешок прошел по собранию.

- Слово Лобанову, - ударил болтом о гайку Перегудов. Лобанов снял шапку и расправил усы пышно красующиеся на лице и особенно заметные сейчас, благодаря наголо выбритой голове.

Голову он побрил только перед собранием, и новый вид Андрея Тимофеевича был сразу отмечен пересмеиванием и шепотками рабочих.

Лобанов любил производственные совещания. Здесь он всегда выкладывал свои знания и опыт старого рабочего. Любил Андрей Тимофеевич подкузьмить на совещаниях инженеров, особенно молодых практикантов, и сбить их теоретические выкладки своим многолетним практическим опытом.

Как и всегда на совещаниях, и на этот раз он говорил степенно и серьезно, далее несколько мрачно, но рабочим за каждым его словом слышалась едкая ирония.

- Василь Николаич, товарищи, маленькую ошибочку допустил! В процентах ошибочку.

Он остановился, потер рукой непривычно голый череп и обвел глазами все собрание, словно призывая именно сейчас к большему вниманию.

- Маленькая, как бы сказать, арифметическая ошибочка у Насилья Николаича. Единицу перед двойкой просмотрел. Не два, а двенадцать процентов браку, Василь Николаич, двенадцать! Пустяковая ошибочка!...

И под приглушенный шум смешков и реплик, Лобанов добавил:

- Видно, без очков в сводку Василь Николаевич заглядывал. Смеялись все: и критики из других цехов, и сами литейщики. Василий Николаевич сердито махнул рукой и скрылся в дверях уголка.

Говорил высокий, черный рабочий. Сильно волнуясь, и ежеминутно поправляя сползавшие на нос большие очки в железной оправе.

- Смеху тут нет, товарищи, нет тут совсем смеху. Я вот скажу. - Он остановился и поправив очки, смущенно заметил: - народу, вот, здесь много чужого. Говорить боязно!...

«Неужели ему впрямь боязно говорить» - подумал Шурка, чувствуя, как ему передается волнение этого большого угловатого человека.

... - А только обидно нам не то, что товарищи ошибки указывают, ежели Лобанов кроет, мы не возражаем. Послушаем! Обидно то, что указывают те, кому мы и литья фасонного не даем. Нас, литейщиков, маляры учат!...