Неразрывно связана с творчеством Пушкина и зрелая лермонтовская лирика. Подобно тому как образом Печорина Лермонтов по - своему продолжает, развивает образ Онегина, в ряде его стихов продолжаются и развиваются образы и мотивы пушкинской поэзии («Три пальмы», «IX подражание Корану», «Пророк» Лермонтова и одноименное стихотворение Пушкина, и т. д.). Однако Лермонтов давал образам лирики Пушкина своеобразное истолкование, часто прямо противоположное пушкинскому. В творчестве Пушкина несмотря на все разочарования и обиды «не переставала дрожать струна времен императора Александра» (Герцен) струна бодрого оптимизма, радостных надежд эпохи перед декабрьским разгромом. Лермонтов сознательно или бессознательно, но настойчиво и упорно полемизирует с этими настроениями Пушкина. Нередко эта полемика идет в открытую. Лермонтов берет пушкинские поэтические формулы, но оборачивает их в прямо противоположную сторону, пушкинскому «да» противопоставляет твердое и решительное «нет». «Гляжу вперед я без боязни», - заявляет Пушкин в известных «Стансах» 1826 года. «Гляжу на будущность с боязнью», - отвечает Лермонтов в стихотворении, написанном десять лет спустя, в год смерти Пушкина. «Не все я в небе ненавидел, не все я в мире презирал», - говорит демон Пушкина. «Все, что пред собой он видел, он презирал иль ненавидел», - пишет Лермонтов о своем демоне и т. д.

Завершающим аккордом этой своеобразной полемики является стихотворение Лермонтова «Пророк». Пушкинский «Пророк» заканчивается призывом к поэту - пророку «глаголом жечь сердца людей». Лермонтов начинает свое стихотворение как раз с того момента, на котором закончил его Пушкин, и показывает, что вышло из попыток пророка следовать высшей воле и выполнить свою миссию: забросанному каменьями пророку ничего не остается, как «посыпать пеплом главу» и снова «бежать» в ту «пустыню», из которой вывел его Пушкин. «Пророки» Пушкина и Лермонтова - это две главы в истории русской общественной мысли, два периода нашего исторического развития, между которыми лег разгром декабристов.

В творческом облике Лермонтова есть еще одна исключительно важная черта, которая делает его замечательно близким Пушкину. Черта эта - влечение к народному творчеству.

Это влечение сказывается у Лермонтова с ранних лет. В пятнадцатилетнем возрасте Лермонтов замечает в дневнике, что ему уже нечего заимствовать из русской литературы, и тут же он прибавляет: «Однако же, если захочу вдаться в поэзию народную, то верно нигде больше ее не буду искать, как в русских песнях. - Как жаль, что у меня была мамушка немка, а не русская, - я не слыхал. сказок народных; - в них, верно, больше поэзии, чем во всей французской словесности». - Последние слова перекликаются с тем, что писал в одном из своих писем из Михайловское ссылки Пушкин: «Вечером слушаю сказки - и вознаграждаю тем недостаток проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма».

Интерес Лермонтова к народной поэзии сказывается то в записи замечательной народной песни о татарском полоне, то в литературной обработке фольклорных мотивов, но с особенной силой увлечение Лермонтова народным творчеством проявляется в 1837 году в «Песне о купце Калашникове». И это, думается, не случайно. «Песня» пишется на Кавказе, куда Лермонтов был сослан за стихи на смерть Пушкина. Калашников падает жертвой правого мщения за честь жены, оскорбленную одним из царских приспешников. Вряд ли можно видеть в «Песне» перелицованное изображение семейной драмы Пушкина (попытка такого истолкования была), но почти несомненно, что именно эта драма, закончившаяся гибелью поэта, воскресила в памяти Лермонтова случай в одной патриархальной московской купеческой семье (по свидетельству современников, именно этот случай, имевший место в студенческие годы Лермонтова, лег в основу сюжета «Песни»).

Лермонтов сюжет этот обрабатывает в подлинно народном духе: на материале и в форме народного эпоса. Образ купца, мстителя за свою семейную беду и обиду, вырастает в могучий народный характер, обретает черты национального героя.

В год своей смерти Лермонтов пишет одно из замечательнейших своих творений - стихотворение «Родина». В этом стихотворении говорится о мощи и силе родной земли с ее могучими степными просторами, колыханьем ее безбрежных лесов, разливами рек, подобных морям. Стихи дышат любовью к народу и его быту, к незамысловатому и простому сельскому пейзажу. Творческое внимание Лермонтова привлечено в это время не только к «алчущему тревог и бурь» Печорину, но и к противоположному ему образу другого героя - простого и доброго Максима Максимыча.

Очевидно, что в творческой эволюции Лермонтова намечался некий новый и весьма важный этап, оборванный его внезапной гибелью. Среди своих «ближних» - не только в «свете», но и вообще в окружавшей его общественной среде - поэт, как и его пророк, не находил ни отклика, ни отрады. Утолить его боли и обиды, помочь ему преодолеть «тяжесть скептицизма», - которую, по слову Герцена, он был осужден «влачить» - могло прикосновение к земле, к народу. И Лермонтов явно становится на этот путь. Тем знаменательное, что и этот путь озарялся для Лермонтова лучами солнца Пушкина. Аналогичный перелом произошел десятью годами ранее, на рубеже тридцатых годов, и в сознании Пушкина. В знаменитых строфах «Странствия Онегина» Пушкин любовно обращается к простоте, к «серенькой» природе родной русской равнины к родному народному быту. И Пушкин от образа того «странного путника» - российского «демона» и «Мельмота», - который шел с ним бок о бок в течение всех двадцатых годов, - обратился к другим героям: Белкиным, Мироновым. Не случайно сходство не только в общем колорите, но и в отдельных подробностях между лермонтовской «Родиной» и указанным местом из «Странствия Онегина». Не случайно сходство между комендантом кавказской крепости штабс-капитаном Максимом Максимычем у Лермонтова и героями «Капитанской дочки» - комендантом Белогорской крепости капитаном Иваном Кузьмичом Мироновым, вышедшим в офицеры из солдатских детей, и его верным товарищем, кривым поручиком Иваном Игнатьевичем.

И дело тут не в литературном подражании. Созданные Пушкиным характеры «необразованных и простых людей», способных, однако, мужественно и без всякой аффектации умереть за то, что они считают своим долгом, помогли Лермонтову выбрать из окружающей его действительности штрихи и краски для создания замечательного типического образа такого же рядового, незаметного героя - доброго и простого штабс - капитана кавказской «линии».

Отношение лермонтовского творчества к творчеству Пушкина издавна привлекало к себе внимание критиков и литературоведов. Бросающееся в глаза сходство ряда произведений Лермонтова с произведениями Пушкина привело некоторых критиков к мысли о неоригинальности, подражательности Лермонтова. Особенно крайнюю позицию занял в этом отношении критик шестидесятых годов Варфоломей Зайцев. Он утверждал в своей статье о Лермонтове, что произведения последнего являются «рабскими подражаниями» Пушкину, «так что нужно иметь даже громадную память, чтобы запомнить, что именно принадлежит ему и что Пушкину». Утверждение это, конечно, чудовищно несправедливо. Другие литературоведы чаще всего ограничивались признанием сильного «влияния» Пушкина на лермонтовское творчество. При этом большинство исследователей утверждало, что творчество Пушкина имело значение для Лермонтова только в первый, ранний период его деятельности; в дальнейшем же Лермонтов отходит от Пушкина «к линии Жуковского и его последователей» (Б. Эйхенбаум). На самом деле Пушкин имел огромное значение для Лермонтова на протяжении всего его творчества, причем в последние годы жизни Лермонтова значение это не только не уменьшилось, но еще увеличилось.

Белинский сравнивал Пушкина с морем, принявшим в себя воду всех рек и ручейков, включившим в себя все большие и малые явления предшествующей нашей литературы. Лермонтов имел перед собой не только реки и ручейки: перед ним необъятно раскинулось безбрежное пушкинское море. В творчестве Лермонтова, как и в творчестве Пушкина, можно открыть следы самых разнообразных «влияний», заимствований и реминисценций; однако основной движущей силой был для него мощный, неиссякаемый поток пушкинского творчества. Лермонтов продвигает далее решение тех исторических задач, которые впервые были осознаны и для своего времени разрешены Пушкиным: воплощение в русской литературе европейского романтизма в его байроническом обличий; создание «поэзии действительности» - великой реалистической литературы; обращение литературы к сокровищнице народного творчества; художественное воплощение современности в образе центрального, типического лица эпохи; создание лирики, расцвеченной всеми красками, пронизанной всеми голосами жизни, откликающейся на все запросы современности; создание художественной прозы. Общественно - историческая близость Лермонтова к Пушкину обусловила в основных чертах сходство их идейно - художественной эволюции. Художественно - творческий опыт Пушкина, первым проделавшего эту эволюцию, оказывается для Лермонтова могучим подспорьем на его собственном творческом пути. В самые критические моменты этого пути Лермонтов неизменно обращается за творческим содействием к Пушкину, обретая в нем новые указания, новые силы, новые импульсы для создания своих собственных гениальных художественных произведений.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.