А темой моего диплома стал проект мемориального музея выдающегося русского композитора и музыканта Скрябина. Новатора, экспериментатора, фанатически преданного Госпоже Музыке! «Поэма огня», «Поэма экстаза», «Прометей» - бог мой, что это было для юношеского сознания! Упоение, радость творчества – счастье!

 Я совершено «заездил» пластинки с записями музыки Скрябина – они полностью стали непригодными. Я бредил Скрябиным, его музыкой, его идеями о Мистериях… Это было воображаемое действо, где цветомузыка, танец, движение, пение, речетатив и хоралл переплетались, смешивались в одно грандиозное НЕЧТО… Видение это захватывало до галлюцинаций…

 Диплом имел успех и получил приз на всесоюзной выставке дипломов художественных училищ СССР.

Но мне этого оказалось мало, и я поступил во ВГИК - на режиссёрский факультет…

 … Было начало лета, время последних зачетов весенней сессии во ВГИКе. Я заканчивал первый курс. Однажды вечером, выйдя из института, пошел к метро и вдруг у студии Горького, на автобусной остановке увидел Шукшина. Он стоял, закинув руки за спину. И стоял один – вокруг ни души.

 Я прямо обомлел… Вспомнил, в сумке со мной рукописи моих рассказов. Давно хотел показать свои опусы Василию Макаровичу, но не мог решиться. Точнее, не знал, как к нему подступиться… А здесь на меня словно нашло, что-то похожее на безумие.

Я рванулся и, подбежав к Шукшину (от волнения забыл даже поздороваться), выпалил:

 - Василь Макарович, вы не могли бы посмотреть мои рассказы? Я это… учусь во ВГИКе и вот… вроде пишу...

 Шукшин посмотрел на меня (мне показалось, ничуть не удивлённо) и улыбнулся:

- Что ж там у вас, учителей, что ли, не хватает?

 - Но вы же… Вы же лучший писатель нашего времени, - смущенно проговорил я.

Шукшин как-то тягостно вздохнул и тихо сказал:

 - Ну-у…  Вот со временем у меня прямо беда. Нет времени сейчас. У нас тут, - он махнул рукой на здание студии Горького, - запарка беспросветная… Так что, может, по осени найдется времечко, и тогда посмотрим… рассказы. Раз уж пишутся они… Почему ж, посмотрим. Да-а… можно, конечно… - И неожиданно спросил: - А сколько вам лет?

 - Двадцать четыре! - выпалил я.

- Что ж, счётчик уже включен, - усмехнулся он и добавил: - Нужно работать… - Пожал мне руку и исчез в дверях подошедшего автобуса.

 Показать Василию Макаровичу рассказы так и не довелось. Дело в том, что буквально через несколько дней кто-то из ребят в институте дал мне журнал с киноповестью Тимура Зульфикарова «Человек уходит за птицами»… И всё – я бросил писать! Это был настоящий шок. Три дня я ходил в легком помешательстве, а потом твёрдо решил больше не писать…

 Моё поколение – дети переживших одну из самых страшных войн в истории человечества. «Герника» - так я назвал свой дипломный фильм во ВГИКе. Это киноэссе я посвятил моему отцу. Картина о фашизме. «Кинопрочтение» знаменитого шедевра Пабло Пикассо.

Драматургическим стержнем моей работы стал вопрос, который на протяжении всего фильма задавал немецкий офицер художнику: «Пикассо – это вы сделали Гернику?» Ответ Пикассо: «Нет – это сделали вы!»

Меня все время мучил вопрос: зачем столько испытаний отпускается одному человеку, как моему отцу? Голодное нищее детство, безотцовщина, война с басмачами в Средней Азии, а потом вторая – Великая Отечественная, Сталинград, плен. Дахау, Бухенвальд… Ему «подфартило» попасть под эксперименты фашистов в Дахау – ему что-то кололи. И после всего этого - возвращение домой, почти через всю разгромленную войной Европу, а дома… опять тюрьма, только теперь наша, родная, советская! Она оказалась жестче и страшней, чем немецкие застенки. Умирал мой отец в страшных муках… Но я был поражен тем, что, умирая, он совсем не выказывал ни озлобленности, ни даже укора своим мучителям.

 Это был его родительский завет, к которому, к сожалению, я подняться пока так и не смог…

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.