Говорил он мне об Александровке, а во мне бушевала неизмеримая злость. Я видел перед собой трупы знакомых и близких людей, видел сожжённое родное село. Я поклялся отомстить за всё убийцам и разбойникам.
Мне интересно, земляк: знаешь ли ты об этом?
Чем ты фашистам отомстил?
Если ты находишься в тылу, помоги мстить нам, воинам, за Александровку!
То, что я узнал вчера, зовёт к возмездию.
Пишите мне, кто чем фашистам отомстил. А. Антощенко
Двадцать пять лет исполнилось недавно моей родной Советской Украине. Как часто я вспоминаю её!...
Над самой головой Владимира, над его поднятым перед всей Русью крестом, остановилась луна. Днепр, такой родной и хороший здесь, у Владимирской горки! Тихо, славно так! Киев!
Нас было трое, и было каждому из нас от восемнадцати до двадцати. Это была дружба, когда легко шутить, смеяться, когда, щадя эту дружбу троих, может быть, не доскажешь любимой всего.
- И я рад, что буду обязательно моряком. Окончу только институт - и сразу на корабль...
Статный, широкоплечий юноша глядит, в Заднепровские степи; он, знаю, видит своё будущее, он улыбается ему. Смело говорит мой товарищ «буду», а не «решил быть», потому что у нас это - одно и то же.
- А ты сегодня же иди. Или, думаешь, лучшим моряком станешь, если ещё две весны, на каштаны глядя, будешь ругать профессоров и экзамены? - подсмеивается Пётр над мечтами друга. - Другое дело - Валя. Камни доисторические откапывать надо умеючи. Да, кстати, как с экспедицией, куда решила? - обращается Пётр ко мне.
- В Ольвию теперь не поеду. Решила в Аккерман: туда впервые направляется советская экспедиция.
Каштаны цветут, и кажется, что не тихо живёт белый цвет их, а звенит, поёт каждый лепесток, каждая веточка; звенит о своём существовании, о радости своей.
И молчим мы и слушаем эту молчаливую песню. А в душе радость - вот - вот прорвётся песней о счастье.
Позади нас город. Яркий, большой. Звонки последних трамваев. Ещё один трудовой день окончен. Наша гордость, мечты и надежды. Наша молодость. Киев.
Киев...
Я помню тебя, каким ты был в первый день войны, я помню эту страшную ночь.
До сознания тех, кто моложе Октябри, взрывы авиабомб, гул чужих самолётов и рыскающие по небу лучи прожекторов не могли дойти иначе, как учебная тревога, учения. Иначе не понималось. Громко произнесённое слово «война» ещё не могло тогда рассказать нам об обилии горя, крови и слёз, о не помещающейся в груди ненависти. Слово «война» ещё не угрожало молодости, радости твоей, мечтам твоим и надеждам.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.