... Еще пятнадцать минут прошло...
Собака сорвалась с поводка и теперь носится по сугробам, подпрыгивает и лает. Маленький симпатичный псина, то ли такса, то ли терьер, а скорее всего дворняжка, соединившая в себе добрую дюжину кровей. Добежав до моей скамейки, он останавливается, чуть оседает вбок на пружинящих лапах и мотает хвостом. «Ну что ж ты не играешь?» «Не хочу». «Вот странный! Такой большой и такой скучный. Ну ладно!» Прыжок, еще прыжок; нос взрыхливает снег, прокатывает в нем канавку. Хвостик так и ходит из стороны в сторону - смешной огрызочек, сигнализирующий миру о полноте щенячьей радости.
Надо набраться терпения... Надо ждать... Надо спокойно жить и работать... Как ни варьируй слова, суть одна. Есть ли связь, нет ли ее, но никто не отдал приказа о демобилизации. И война не кончилась. И дел у тебя, Одиссей, полным - полно. Не сегодня - завтра ты должен поговорить с фон Арвидом. После недельного пребывания в гестапо управляющий, судя по всему, многое добавил к прежнему своему отношению к национал - социализму. По опыту знаю, как выпрямляют ход мысли резиновые дубинки из арсенала СД. В камере, отбросив все наносное и оставшись наедине с собой, человек производит великую переоценку ценностей и либо навсегда отказывается от борьбы, либо... «Здравствуйте, господа, - сказал фон Ар - вид, вернувшись в контору. - Надеюсь, все в порядке?» Он держался спокойно; запудренные синяки на шее и возле глаз не заставили его отсиживаться дома. Это был вызов. Кому? Гестапо? Верноподданным, собравшимся было после его ареста писать коллегиальный донос на бывшего начальника и быстренько отказавшимся от этой мысли, узнав, что фон Арвид возвращается. Целую неделю они колебались, обдумывали формулировки поэлегантнее, долженствующие, с одной стороны, свидетельствовать, каким негодяем был управляющий, а с другой - обелять их самих, просмотревших, как под боком гнездится измена империи и обожаемому фюреру? Меня, новичка, письмом обнесли, не сочли нужным заручиться подписью ночного сторожа; я обнаружил его на столе у Анны и подумал: а чем, собственно, господин бухгалтер, составивший проект доноса, отличается от Цоллера? От Руди? И так ли просто в будущем будет решить вопрос о «чистых» и «нечистых»? И как решать? Этот убивал, пытал, поджигал. Следовательно, да, виновен! А этот? Он только «принимал», одобрял, славословил. Так сказать, жил в своей среде, подчиняясь ее законам. Он не виновен?.. Сложно... И не мне решать. Придет час, и сами немцы с муками и болью отслоят зерно от плевел, ложь от истины и черное от белого. Вряд ли сразу. И вряд ли без ошибок...
... Без двенадцати шесть...
Завтра или послезавтра я поговорю с Арвидом. Не с «фон», а просто с Арвидом - братом депутата ландтага по левому списку. Что выйдет из этого? Синяки синяками, но есть фрейлейн Анна, и я не могу не считаться с этим. Риск? Согласен, риска хоть отбавляй. Спокойных денечков нет и не предвидится. Анна, Варбург, Руди. Несвятое трио. Я держусь настороже, сплю вполглаза, но Одиссей - всего лишь человек, ему не дано прорицать и видеть дальше всех. «Знал бы - соломку подстелил». Этим не оправдаешься ни перед собой, ни перед Центром, если рухнешь в яму и со дна ее станешь гадать на звездах, где, как и когда был слеп и глух... Особенно не нравится мне Руди... Лотта Больц и советник Цоллер, убранные им, умерли, не успев, очевидно, понять, что убийца не насиловал себя, нажимая на спусковой крючок. Впрочем, черт их разберет, какие последние мысли пришли им в голову. Вполне вероятно, что Цоллер вспомнил мать и позвал ее. У него тоже была мать, и детство было, и это очень странно, что у выродков, как и у нормальных людей, есть матери и детство. Вот и Руди - привычный убийца. Кто вскормил и выпестовал его? Прикажи Варбург, и Руди всадит в Одиссея нож, да еще, чего доброго, произнесет при этом подходящее к случаю напутствие - бархатным голосом оперного певца... Да, с Руди надо что - то делать. Померещилось мне или нет, но дважды за последние дни глаза Одиссея выхватывали из десятка машин, ползу - ' щих по скользкому асфальту вдоль конторы, одну - черный «хорьх» - и готов поклясться, что за рулем сидел фактотум Варбурга. Зачем он приезжал? И каким образом Варбург вышел на контору?..
... Без пяти шесть...
Пес попрыгал, попрыгал и побежал к хозяину. Лег на спину, воздев к небу четыре ноги, и завизжал, демонстрируя покорность. Карабин защелкнулся на ошейнике, рука дернула поводок, и слабенькое тельце взлетело, крутанулось в воздухе... «Я тебе покажу, как не слушаться!»
- Эй, оставьте - ка в покое собаку! Да, я вам говорю!
- А вам что за дело? Моя собака...
- Или прекратите бить, или я позову шуцмана. Вам что, не известен закон о защите животных?
- Да разве я бью?.. Нет, нет, просто мы немножко играем. Он, знаете, такой у меня шаловливый... Форвертс, Той; домой, собачка!... Так что вы напрасно... Домой, Той!
Старая истина: садист всегда трус. Жалко Тоя. Совсем беззащитный. Сколько их в мире, беззащитных. Не собак - людей!
Я провожаю взглядом Тоя и прячу масленку - углубление под скамейкой. Тайник заряжен и до шести - три минуты. Сегодня, пожалуй, никто не придет. Ладно, будем ждать. Фрекен Оса - Лиза откликнется. «Вы давно здесь сидите?» «Похоже, что с осени!» «Здравствуй, товарищ!» «Здравствуй! Вот ты и пришел наконец!»
Подняв прутик, я обвожу рисунок. Человечек. А поодаль - дом. Дымок спиралькой над крышей. И солнце. Человек идет домой - ничего особенного. Огромное солнце освещает ему дорогу. Он идет, человек, не зная еще, что будет завтра, послезавтра, через час...
В общем, это я немножечко о себе...
Сижу, мечтаю...
Я беру веточку и пишу под рисунком, как заправский художник: «Одиссей. Берлин. 1 февраля 1945 года». И мысленно добавляю:
- Война. Рано мечтать. Рано...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.