Гениальными бывают не только художники, но и коллекционеры – такие, которые умеют чувствовать искусство, которые способны оценить новые направления, новые стили уже тогда, когда общество  яростно и беспощадно отвергает творения художников-новаторов.  Этот человек, несомненно, гениальный коллекционер. Он сумел собрать фантастическую коллекцию живописи – тут и 181 полотно Ренуара, 69 – Сезанна, 11 – Дега, 6 – Сера, 7 – Ван Гога, шедевры старых мастеров – Эль Греко, Рубенса, Тициана и Гойи, а еще полотна художников начала ХХ века, представителей Парижской школы:  Пикассо, Модильяни, Сутина, Утрилло, причем все работы самого высокого класса!  А звали этого выдающегося собирателя - Альберт Кумс Барнс.

2 января 1872 года в семействе Джона и Лидии Барнсов, обитателей одного из рабочих районов Филадельфии, родился мальчик. Он стал третьим их сыном. Принесло ли им радость появление нового маленького Барнса? Наверное, нет – жилось-то трудно.  Джон, человек малообразованный, хватался за любую работу, но денег все равно не хватало, и дети его хорошо знали, что такое голод. Барнсы вынуждены были перебраться в самый бедный район Филадельфии, и единственной радостью маленького Альберта была церковь, куда его водила мать. То была методистская церковь, и основными прихожанами были негры, жившие неподалеку. Службы в этом храме отличались от церквей для белых – негры с присущим им темпераментом пели и даже танцевали, создавая настоящий праздник. А еще в жизни Альберта была школа – там было тепло и очень интересно. Ему нравилось учиться, а главное, у него это отлично получалось.  Окончив школу, он благодаря своим недюжинным способностям поступил в Пенсильванский университет – решил стать врачом.

Получив диплом, Барнс отправился в Берлин, продолжать образование. Но вскоре ему пришлось вернуться – причина была проста, денег катастрофически не хватало. В Филадельфии он устроился в фармацевтическую фирму «Милфорд и Ко», в отдел продаж.  Вскоре  фирма отправила его осваивать фармакологию снова в Германию, теперь уже  - в Гейдельбергский  университет, славившийся своим медицинским  факультетом. Именно  там произошла встреча, ставшая очень важной для всей последующей жизни Барнса и во многом определившая все его будущее. Он познакомился с 29-летним ученым, тогда только что получившим свой PHd, доктором Германом Хилле. Молодые люди подружились, и Барнс, чувствуя в Хилле настоящий талант и увлеченность, уговорил его бросить Германию и уехать в США, мотивируя тем, что  только там он сможет реализовать свои способности и – заработать деньги! И Хилле поехал. Однако ему в Штатах не очень понравилось – особенно его не устраивала зарплата и оборудование в лаборатории, где он работал. И тогда приятели решили начать свой бизнес, открыть свое дело. Мозговым центром был Хилле, а «коммерческим директором» – Барнс. Результатом их дружбы и сотрудничества стал аргирол -  антисептик широкого спектра действия, соединение белка с серебром. Препарат этот нашел широкое применение  - в начале ХХ века он оказался  самым эффективным средством того времени. Друзья запатентовали препарат в 1902 году и основали компанию «Барнс и Хилле» (BarnesandHille). Целью фирмы было производство и продажа аргирола.  Хилле был ответственен за научную часть, а Барнс – за продажи. Его методы были по тем временам поистине революционны – он требовал от дистрибьюторов посещений врачей, личных контактов,  и во время таких встреч  доктора узнавали о возможностях аргирола и  об оценке препарата, сделанной известными специалистами.  Дела фирмы шли блестяще, и спустя какое-то время Барнс уже открыл отделение в Лондоне. Когда пошли большие деньги, у партнеров начались конфликты. Так часто бывает. Дело кончилось тем, что в 1907 году Барнс выкупил долю Хилле и стал единоличным собственником и фирмы, и аргирола. Стоило ему это 350 000 долларов. Говорили, что Барнс обманул, да и вообще просто ограбил своего компаньона, но, как любил повторять он сам, «бизнес не делают в белых перчатках». Теперь его компания называлась  A.C.BarnesCompany. (В 1929 году компания была продана другой фармацевтической компании, в те годы Барнса бизнес этот уже не интересовал – у него появились другие «игрушки»). Но так как производство аргирола приносило огромные прибыли, Барнс успел заработать свои миллионы. Теперь можно было подумать и о женитьбе. Познакомившись с Лорой Леггерт, девушкой из весьма почтенной и небедной семьи,  и решив, что она вполне годится для роли его супруги, Барнс предложил ей свою руку и сердце.

Оставив в далеком прошлом свое нищее детство, грязь рабочих районов Филадельфии, он, уже очень состоятельный человек, купил дом в престижном районе, обзавелся дорогой мебелью, лошадьми, у него работали  дворецкий, конюх, повар -   хорошо знавший, что такое голод, Альберт теперь желал исключительно изысканных блюд. Более того – подражая английским лордам, он увлекся охотой на лис! А еще – искусством, даже  попытался писать картины сам, но быстро понял, что лишен всяких способностей к этому делу. Однажды он устроил генеральный просмотр всех своих творений. В его мастерской скопилось 190 холстов, и каждый он тщательно осмотрел, а потом все их – сжег!  Ну что ж, он не смог украсить дом своими полотнами (ну, не получается у него создавать шедевры!), тогда купит для этой цели полотна настоящих мастеров,  решил Барнс. Итак, теперь у него появилась цель – собрать лучшую в мире коллекцию современного искусства. Но для этого нужно быть специалистом в искусствоведении.  И Барнс с увлечением начал осваивать теорию искусства, его историю, философию, прочитывал толстенные научные труды, общался с арт-дилерами Филадельфии и Нью-Йорка  и – потихоньку покупал картины. Только вот он не всегда уверен, что делает правильный выбор. Хорошо бы найти такого человека, который мог бы дать ему правильный совет при покупке картин. И тут Барнс вспомнил о своем старом приятеле, который учился когда-то с ним в школе, а ныне стал довольно известным художником. Уильям Глакенс – вот кто может стать таким мудрым и знающим советником! Барнс пригласил  Глакенса посмотреть свою коллекцию, и тот, не кривя душой, сказал, что все картины, которые купил приятель, - в общем, невысокого уровня. Конечно, Барнс поначалу страшно разозлился, но что делать? С правдой не поспоришь. А Глакенс открыл перед ним новое направление в искусстве - импрессионизм, рассказал о замечательных французах - Ренуаре, Матиссе, Сезанне. И тогда (это было в 1912 году) Барнс, вручив Уильяму немалую сумму, 20 000 долларов, отправил его в Париж  - приобрести для него «правильные» картины.  Глакенс поехал во Францию и  купил там картины на свой вкус. Но когда привез их в Филадельфию и спросил у Барнса, понравились ли они ему, получил в ответ решительное «Нет!»  Что было, в общем-то, неудивительно – широкая публика, и в Европе, и в США, и даже Барнс, с его глубокими познаниями в теории искусства, еще были не готовы воспринимать новую живопись. Друзья договорились – полотна побудут в доме Барнса полгода, и если спустя это время Барнс не поймет их прелести, Глакенс их выкупит. Прошло полгода, полотна остались у Барнса, но теперь он сам решил ехать в Европу -  знакомиться с парижскими художниками, постигать их творчество и покупать их полотна. (Это была первая из его многочисленных поездок во французскую столицу.)

Париж тогда переживал удивительное время – тут работали художники из самых разных стран, представители самых разных национальных культур. Модильяни, Шагал, Сутин, Ривера…  Молодые, нищие, невероятно талантливые, они создавали новое искусство, которые определило пути развития живописи ХХ века. В Париже жили и американцы, к примеру, писательница Гертруда Стайн. У нее был брат Лео, тонкий ценитель живопись, собравший замечательную коллекцию картин. Но Лео, кроме искусства, еще очень любил предаваться всяческим излишествам, а они требовали денег. И он нашел выход – продал свою коллекцию (а это полотна Пикассо, Матисса, Ренуара,  Делакруа, Домье)    заезжему соотечественнику, Альберту Барнсу. Говорили, что Лео здорово продешевил, и Барнс его хорошенько надул, но, так или иначе, у Лео появились деньги, а у Барнса – прекрасные картины.

Итог поездки оказался замечательный – 100 работ Ренуара, 25 – Пикассо, 13- Сезанна.  Теперь встал вопрос, как достойно разместить коллекцию. И Барнс, купив участок в Мерионе, весьма престижном месте недалеко от Филадельфии, начал строить дом,  вокруг которого разбили огромный и красивый  парк. Барнс мечтал, что это будет не просто музей,  а образовательный центр, где молодые люди будут знакомиться с искусством, слушать лекции опытных преподавателей, получать блестящее образование. И название, понятное дело, он получит - Фонд Барнса.

Через какое-то время Альберт снова отправился в Париж.

Надо сказать, что у  него было невероятное чутье на гениев. Однажды в доме Леопольда Зборовского, друга и покровителя Модильяни и Сутина, Барнс увидел женский портрет и застыл перед ним. «Кто автор?» - спросил он. «Амадео Модильяни», - ответил Зборовски.  Тогда только один Зборовски и понимал, что Модильяни – большой художник. Никто не покупал его работы, никто не интересовался его творчеством. А Барнс купил – и, по сути, первым оценил выдающегося итальянского художника. Первым оценил он тогда еще никому не известного скульптора Жака Липшица, и первым купил картины у Хаима Сутина. Пусть по дешевке, по 30 долларов за каждую, но Сутин, страшно нуждавшийся в то время,  просто онемел от удивления и радости - ранее у него никогда таких денег в руках не было. В этом состоянии безумного счастья он отправился на Ривьеру и провел там целую неделю! А потом вернулся в Париж и никогда больше не нищенствовал…

Барнса уже хорошо знали в Париже, и когда он выходил з своего отеля, его ждали толпы художников и дилеров, жаждавших продать ему картины. На сей раз Альберт вернулся в Филадельфию, потратив на живопись более полумиллиона долларов.

В 1922 году он официально учредил фонд своего имени. Страховой капитал фонда составлял более шести миллионов долларов. Задачами фонда должны были стать популяризация искусства и обучение малоимущих талантливых людей, причем разного цвета кожи. Барнс мечтал, что фонд будет тесно сотрудничать с Университетом Пенсильвании, что его  студенты будут посещать галерею, заниматься в специальных классах,  и им будут официально  зачитываться эти курсы. Однако когда об этом стало известно в широких университетских кругах, тут же поднялась мощная волна протеста со стороны преподавателей университета, критиков и искусствоведов. Они называли Барнса полным профаном, ничего не понимающим в искусстве, следовательно, его ни в коем случае нельзя подпускать к образовательном процессу. В результате совсем немного студентов захотели обучаться в Фонде Барнса. Кстати, обучение там было бесплатным, и преимущественным правом поступить обладали выходцы из рабочих семей, малоимущие художники.

И вот, наконец,  наступил звездный час Барнса – он решил познакомить филадельфийцев с сокровищами своей коллекции. Выставка была организована с стенах Пенсильванской Академии изобразительного искусства. Ее посетители увидели 75 полотен импрессионистов, тех полотен, которые он с таким тщанием отбирал и покупал в Париже. Реакция публики потрясла Барнса до глубины души – его любимые картины были названы ужасными, отвратительными! Он смертельно обиделся на своих соотечественников, да и вообще на весь мир, который был так к нему несправедлив, и закрыл свою коллекцию от всех, заявив при этом:  «Если они – эти надменные доктора, адвокаты, бизнесмены, ничего не поняли, оказались слепы к настоящей красоте, я не собираюсь открывать им свои сокровища».  С тех пор его собрание  могли увидеть только посвященные, только те, кто пользовался особым расположением Барнса. Так, он не пустил в галерею Джона Ревалда, известного искусствоведа, автора книг об импрессионизме и пост-импрессионизме ( Ревалд получил от Барнса весьма грубый ответ на свою просьбу посмотреть коллекцию и позже говорил о нем  исключительно как о  «жестоком, отвратительном, беспросветно глупом,  мелочном и скупом человеке»). Не пустил он и известного поэта Томаса Элиота, обозвав его сумасшедшим. Частенько письма с отказом в посещении галереи Барнс  подписывал с присущим ему своеобразным юмором -  кличкой своей любимой собаки Фидель.

Он обожал свою галерею. Особой его заботой было правильное, по его мнению, развешивание картин. И тут было много странного. Иногда картины, представленные в одном зале, объединяла цветовая гамма, иногда – просто  размеры.  Полотна XV века он вешал рядом с картинами, к примеру, Матисса, а розовые дамы Ренуара почему-то висели рядом с ножами и крюками. А еще там же можно было увидеть раннее африканское искусство, бронзу рядом с вполне авторскими работами. Барнсу при создании его «ансамблей» были не важны ни география, ни хронология. Он считал, что искусство едино, и не следует разделять его на периоды и стили, жанры и темы. Это его убеждение многие воспринимали как чудачество и глупость, проявление необразованности. Но, как ни странно, в этом непонятном принципе развешивания полотен была какая-то тайна, определенный смысл! Показанные именно так, они создавали нужное настроение. (И сегодня гиды и искусствоведы пытаются проникнуть в тайны «ансамблей» Барнса, понять, почему картины развешены именно так, а не иначе…)

24 июля 1951 года Барнс, уже весьма немолодой, но по-прежнему сохранивший характер и силы, захотел поехать на свою ферму. День был жарким, и он решил провести его на природе. Барнс любил сам водить машину –  на сей раз это был новенький великолепный кадиллак. «Кадиллак – Ренуар автомобилей», - сказал как-то Барнс одному из своих друзей.  (Ренуар был его любимым художником.) «Ну а вы, наверное, Ренуар среди водителей», - польстил ему тот.  Барнс прекрасно знал дорогу – он ездил на ферму много раз. Но в тот день он почему-то не затормозил у поворота на знаке СТОП (видимо, о чем-то задумался), и его блестящий кадиллак врезался в проезжавший грузовик. Это был страшный удар, за которым тут же последовал  взрыв.  Так закончилась жизнь этого бунтаря, миллионера, ниспровергателя всех правил и традиций, истинного поклонника искусства,  создателя одного из лучших – и самых необычных -  музеев мира.    

Барнс не раз говорил: «Я бы хотел, чтобы после моего ухода сожгли все мои картины». К счастью, этого не случилось.

По завещанию Барнса, после его смерти фондом должен был управлять специальный комитет, в него входили Лора Барнс, директор образовательных программ Виолетт де Мазиа и несколько других персон, которым Барнс доверял. Главным же человеком в комитете была де Мазиа.

Еще задолго до трагической гибели Барнса в его жизнь вошла маленькая изящная француженка. Ее звали Виолетт де Мазиа. Сначала она попала в фонд как студентка, а потом, проявив блестящие способности и таланты, стала преподавательницей. В 1950 году она заняла должность директора образовательных программ и вошла в состав попечительского совета фонда. Вскоре умная, изящная, тактичная Виолетт  оказалась невероятно нужна Барнсу. Она была с ним всегда рядом – и в поездках, и на переговорах с арт-дилерами и художниками. Трудно сказать, нравилось ли такое положение вещей Лоре Барнс, но кто же ее спрашивал! Ей просто оставалось терпеть Виолетт, как когда-то терпели французские королевы фавориток своих венценосных супругов. Но внешне все выглядело вполне прилично, хотя эти отношения наверняка приносили Лоре глубокие страдания.

И вот после смерти Барнса эта маленькая мисс де Мазиа взяла в руки управление фондом и делала это прекрасно, ни разу не нарушив ни одного распоряжения Альберта  Барнса.  Все оставалось как при его жизни – ни одна картина не поменяла свое место, ни один из экспонатов не был продан или показан в других местах.  Виолетт была совершенно одинока, детей у нее не было, и фонд стал всем в ее жизни – делом, домом, смыслом.  Она была его главной хранительницей, а после смерти Лоры Барнс -  и полноправной хозяйкой.   В 1988 году, в 89 лет, Виолетт де Мазиа умерла. Как и Барнсы, она завещала все свое  -кстати, немалое – состояние на благотворительные цели.

Еще в 1961 году, после множества юридических сражений и под нажимом общественности, совет фонда разрешил посещать галерею, правда, только два с половиной дня в неделю, причем не более 500 человекам, к тому же требовалось заранее записываться, как минимум, за две недели.

Так бы и продолжалось, только вот денег на содержание галереи, на все образовательные программы и поддержание порядка в парке катастрофически не хватало. Фонду светило банкротство, и  тогда члены совета, нарушив все ранее установленные правила и запреты, организовали мировой тур с показом части коллекции в Вашингтоне, Токио, Париже и Торонто. Тур этот произвел огромное впечатление и слегка поправил ситуацию, однако всех проблем не решил. Пришлось увеличить посещаемость и поднять цену на билеты. Но тут возмутились соседи галереи – обитатели Мериона, весьма богатые люди, не желали видеть вокруг своих домов толпы жаждущих попасть  в сокровищницу Барнса. Начались бесконечные суды. В конце концов, было решено перенести фонд в новое здание в центре Филадельфии.  Оно открыло свои двери для посетителей в мае 2012 года. Архитекторы и руководители экспозиции чрезвычайно бережно отнеслись к наследию Барнса, все картины в новых залах были развешаны точно так же, как и в старом здании в Мерионе. Наконец коллекция Барнса вошла в мировую культуру, став доступной и для простых ценителей живописи, и для специалистов.

И сегодня, попав в этот странный музей, не похожий ни на какие другие музеи в мире, нельзя не поразиться причудливым принципам размещения экспонатов, не восхититься высочайшим уровнем собранных здесь картин и скульптур, а потом -  вспомнить чудаковатого миллионера, гениального коллекционера, сохранившего для нас множество шедевроввеликих художников XIX и  XXвеков и открывшего миру Модильяни и  Сутина. 

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.