Мы спускаемся до ста метров. Потом до пятидесяти. Машина идет в сплошном тумане. Высотомер показывает «30». Я смотрю на пилота, потому что в иллюминатор смотреть бесполезно. Баранов сидит так, словно под ним тысяча метров.

— Мы что, будем садиться?

— Нет.

— А почему идем так низко?

— Иначе ни черта не увидишь.

Я и сам понимаю, что иначе ни черта не увидишь. Баранов набирает высоту только для того, чтобы заложить вираж. На штурманской карте наш курс похож на зубья пилы. В районе пролива Вилькицкого это обычный курс самолета ледовой разведки. Ширина пролива между материком и островом Большевик колеблется от пятидесяти до тридцати миль. Дойдя до острова, Баранов набирает высоту, кладет машину на правое крыло и ложится курсом на юго-восток. Над материковым берегом самолет снова набирает высоту, разворачивается и идет курсом на северо-восток. Так от берега к берегу. На языке полярных летчиков это называется «пила». Зубья «пилы» тем чаще, чем сложнее ледовая обстановка и хуже видимость. Нетрудно догадаться, что на этот раз наш курс на штурманской карте скорее похож на узкие и длинные зубы щуки.

Цель всякой разведки — донесение. Наше донесение — это карта ледовой обстановки, составленная гидрологами. На ней капитан-наставник проложит курс для проводки каравана. Карту упаковывают в непромокаемый пакет. Во втором таком же пакете — почта для экипажа ледокола и судов каравана. Сейчас караван подходит к кромке льда западнее архипелага Норденшельда. Ледокол «Ленинград» уже входит в лед. Мы пролетаем над ледоколом. Бортмеханик приоткрывает дверцу и по знаку летчика бросает оба пакета. Удачно — пакеты падают на палубу ледокола. Мы набираем высоту и уходим в сторону Северной Земли.

«Якоря по-походному!»

Эту команду одновременно дали капитаны семи судов. В вахтенном журнале транспортного судна «Верхоянсклес» появилась запись: «В 20 час. 10 мин., имея на борту 35 человек команды и двух пассажиров — корреспондентов журнала «Смена», — снялись с якоря». Получив приказ Штаба о порядке следования в караване, суда обогнули с запада остров Медвежий и вышли на порог Северного Ледовитого океана, стремясь к встрече с ледоколом «Киев»...

По утверждениям моряков, океан наиболее полно проявляет себя «в варианте Карского моря». Полно — значит скверно. Капитан «Верхоянсклеса» потомственный помор Николай Николаевич Поникаровский однажды сказал:

— Лучше три недели в Атлантике, чем три дня в Арктике.

Третий штурман Рудик Пентин, молодой, но уже с ледовым опытом моряк, сосчитал иначе:

— Три дня в Арктике стоят трех месяцев в Атлантике.

Сейчас океан был прекрасен. Чрезмерно яркие и контрастные краски как-то не вяжутся с обычным представлением об Арктике. Но я уже знал, что в смысле цвета для Арктики не может быть ничего чрезмерного. Был пронзительно синий океан; были ослепительно белые пятна льда на нем; были черные, отполированные, лоснящиеся тюлени на льдинах; были красные, коричневые, синие скалы островов за бортом, было яркое, слепящее, заливающее весь мир холодное солнце на неподвижном эмалевом небе...

Ледяные поля стали попадаться все чаще. Далеко на горизонте — голубой айсберг. Мы рассматриваем его в бинокль. На фоне айсберга идет судно, и мы видим, что верхушки его мачт едва дотягиваются до середины.

— Любуетесь? Ну-ну.

Это Рудин. Он ленинградец, но невозмутим, и это уже арктическая прививка к ленинградскому характеру. Третий штурман предложил спуститься к нему в каюту. Он вытащил из стола толстую книгу и дал мне прочесть отчеркнутый ногтем абзац. Позже я переписал его полностью:

«Белый лед дает светлое отражение на небе; таким образом, над местами, где находятся ледяные поля, небо принимает беловатый оттенок, и, напротив, оно бывает синим или темным над свободною от льдов водною поверхностью. Поэтому мореплаватель в Ледовитом океане может по небу судить о состоянии льдов вдали».

На книге было написано: «Ф. Нансен. «Фрам» в полярном море». А когда мы вновь поднялись на мостик, первое, что я увидел, — благополучная Арктика кончилась.

Солнце теперь угадывалось над нами бледным пятнышком на сером небе. «Ижма» зажгла кормовую люстру, «Костромалес» — прожектор на баке. Огни едва теплились сквозь плотную завесу тумана. Других судов каравана мы не видели. Зато хорошо слышали их голоса; радиотелефон не умолкал теперь ни на минуту.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.