«Полоса урагана шириной от 15 до 25 километров пронеслась над Воронежем и одиннадцатью районами области, причинив большой материальный ущерб». (Из газеты «Известия»). С начала урагана до его конца прошло всего семь минут. Семь минут непрерывных событий. На каждой улице. В каждом доме. У каждого человека. Кто как прожил эти семь минут? * * * Синоптики говорят обычно: «Главное в нашем деле - интуиция». В тот погожий день, хотя приборы и не предвещали беды, синоптики не были спокойны за погоду: за Доном проходил холодный атмосферный фронт. Близоруко прищурившись, «хозяйка погоды» читала сводку и одновременно осторожно проводила по карте замысловатую кривую. Темнота наступала стремительно, так что каждый подумал: «А не слепну ли я?» Небо опускалось все ниже, а дома и деревья тянулись выше, выше, выше... И когда они встретились, когда небо навалилось на кровли, а деревья начали раздирать его ветвями, тогда... И когда ветер стал наотмашь бить железной ладонью и ломать молнии о колено, тогда... И когда лобовое стекло «МАЗа» побелело и пошло колючими трещинами; когда капот, поддаваясь ударам четырехсотграммовых кусков льда, стал покрываться частыми оспинами, тогда... югда-то он вспомнил о детях. На берегу реки. Дети. С десяток пацанов. А место совсем голое. И даже дерева ни одного нет. Через три минуты он был там. И правда, ни единого дерева! Где уж тут укрыться! Ребятам приходилось прятаться под водой. А поверхность реки была будто вдавлена крупнокалиберным градом. - В кузов!... В кузов!... - заорал он. - Под брезент! Но голос его заплутался в ревущем воздухе, не дотянув до реки. Тогда он выскочил на подножку и, защищая лицо локтем, стал вслепую махать рукой. «В кузов, в кузов, под брезент!» - двигались его губы, но он не знал, кричит он или не кричит. Он прикрыл ребят брезентом. Не было сил вернуться в кабину. Он лег вместе с ними под взбесившееся полотнище. В это мгновение шквал напрягся до предела. И в громкоголосой суете, в столпотворении ошалелых ветров сорокаметровая опора высоковольтной линии подалась и стала клониться набок. Ее стальные мышцы разом ослабли, и она устало уронила свою вершину в реку. По воде мгновенно прошла дрожь. Шофер лежал под брезентом с краю и видел все от начала до конца. Он сказал прижавшимся к нему ребятам: - Повезло же вам!... Ночь. Ночь среди бела дня. И только «Детский мир», освещенный «дневным» светом, казался островком оборвавшегося полдня. - Ох! - тяжело вздохнула саженная витрина, и скрежещущая диагональ неторопливо пересекла ее. За стеклом испуганно заметались чешские костюмчики с начесом. Они вскакивали с места, изумленно всплескивали руками и падали навзничь. Заведующая, прикрывая локтем лицо от летевших осколков, ловила костюмчики за воротники и втаскивала в магазин. Все лампы разом посинели, потом снова стали белыми-белыми, мигнули и разом погасли. И тогда-то начальник службы ЛЭП Шамин, стоявший в толпе, словно увидел, как в поле сейчас ложатся опоры. Он стал протискиваться к выходу... Асфальт стал живым и ненадежным, как палуба. Город превозмогал ураган, покачиваясь, словно тяжело груженный корабль. Остановились машины и трамваи. Вода поднялась выше колес. На вокзальную площадь под уклон стекались мутнопенные потоки. Люди ныряли на полутораметровую глубину и освобождали забитые листвой коллекторы. Представьте себе, только представьте себе, что с высоты двадцати метров на вас рушатся потоки битого стекла. Это грозит не царапинами, не порезом, а увечьем, гибелью. Представьте себе, что чувствует рабочий человек, когда видит, как слепая сила уничтожает его труд. Представьте себе, что чувствовали ребята с завода радиодеталей, когда увидели, как на конвейер падают, падают губительные осколки - гнутся тонкие латунные пластинки. Нарушается хитроумная путаница разноцветных проводов. Прежде всего - остановить конвейер! Все уцелевшие детали убрать как можно скорее! Укрыть нежную аппаратуру телом! И не бояться! Не жалеть себя! А вокруг рушится, рушится звенящее сабельное стекло... Если вы представите себе все это, вы поймете, какие это замечательные ребята - комсомольцы Воронежского завода радиодеталей. - ... Ну, кран этот теперь, конечно, не работник. Резать его только - и на лом. И все, и весь разговор. Обидно. А сколько мы его ждали, ждали!... Добивались как! Всю ходовую часть сами монтировали. Здоровый он был, черт. А все равно точно бомбой покорежило. Все наши хлопцы исключительно переживают. Да этого вы не записывайте, не стоит. Вас ведь что интересует? Что я запомнил? А кто его знает! Столько здесь шуму от этого урагана было, что я даже грохота не слышал... И все, и весь разговор... Но Тычинин, механик завода железобетонных изделий, мог бы, конечно, рассказать, как от первого же удара тридцатитонный кран застонал, словно рассохшаяся сосна. - Эй, на верхотуре! - Тычинин поднял лицо к небу. - Слезай, пока не поздно! Ветер стронул всю стальную громадину с места и медленно потащил по рельсам. Тычинин метнулся к зажимам и стал крепить колеса намертво. Он снова запрокинул голову, и пролет крана показался ему огромным, как небо. И это черное небо странно уходило куда-то назад и вправо. - Ты что, смерти захотел?! - бешено заорал Тычинин крановщику.-Слезай, слезай, тебе говорят! Еще один зажим. Металл скрежещет по металлу. Все, что можно, сделано. Колеса сращены с рельсами, болты вжимают рельсы в бетон. И все же бетон не выдерживает. Болты вырываются из гнезд. Какое-то мгновение кран тяжело стоит на одной ноге, словно дрессированный слон. Другая вместе с рельсами и кусками бетона - в воздухе, над полигоном. Только-только успевает спуститься крановщик. Ветер скручивает переплеты. В его руках они мягки, как раскаленная проволока. Вот и второй рельс раздирает бетонное основание... Тычинин: - ... Потом собрались мы возле крана: Алейников, начальник полигона, я, такелажники, крановщик Коля Мазя... Поглядели... Обидно. Тут как раз солнышко проглянуло. Так, будто ничего и не было. Это тоже записывать не стоит. Лучше опишите, как ребята назавтра же в сорокаметровые башни лазили, чтобы цемент подмокший снять. Запомните фамилию: механик Плетнев этим занимался. И что мотористы в две смены работают. Заменяют, значит, пострадавших. Сами. Без всякого приказа. Вот это и опишите. Стоит... Улица Торпедо, 22. Старая липа на углу. Кто-то назначал около нее свидания или останавливался, чтобы побеседовать с приятелем. Теперь липа лежит через всю мостовую. Ее верхние ветви вломились в окна дома напротив. Человек придавлен расщепленным стволом. Сирена! Сирена! Сирена! - Фельдшер Лазовой! Машина 301 Улица Торпедо, 221-выкрикнул репродуктор алюминиевым голосом. Машина 30. Она трогается сразу же и так стремительно, как будто вырывается сама из себя, из собственных очертаний. Но в машине не фельдшер, а студент-медик Лазовой. Это он с десяток минут назад ворвался в станцию «Скорой помощи» и крикнул, что хочет помочь людям. Ему дали халат... И вот - сирена, сирена! Она делит толпу пополам. Первый выезд. Первое в жизни боевое задание. Улица Торпедо, 22. Человек придавлен стволом дерева. Диагноз поставить нетрудно. Проникающее ранение в области сердца. Возможен летальный исход. Если перевести на русский язык, - смерть. Весь обратный путь - продолжение борьбы. Отступая, ураган завалил улицы поваленными деревьями, развернул автобусы, разметал по асфальту дробленый шифер и листы железа. «Скорая помощь» ищет кратчайший путь. Это путь к спасению, к жизни.... Первый выезд, первая жизнь, спасенная медиком Лазовым. Город не должен оставаться без хлеба. Но несколько тонн уже замешенного теста приходится выбросить. В него лопало стекло. Раздобревшие голуби и смешливые воробьи нехотя расклевывают во дворе торты «Сказка», «Идеал», пирожные «Эклер» и «Наполеон». Равнодушные лики святых, складки заношенных хитонов и распахнутые ангельские крылья вознесены и распростерты в бывшем Смоленском монастыре. Что святым? Потускневшими от времени глазами они наблюдали, как ветер выдавливал стекла и бросал осколки вниз, в дежи, в машины, в расстойку. Им не понять людских забот... Вот первая смена, окончив работы, остается на ночь и до утра убирает цеха, чтобы сменщики могли трудиться спокойно. По десять раз мыли машины, уродовали руки осколками. Снова замешивалось тесто, так же работали машины, но в два раза быстрей мелькали привычные руки пекарей. Ночью директору завода позвонили из горкома партии. - К утру город будет обеспечен хлебом! - ответил директор. Кончился день. Оглянемся, каким же он был. - Фронт подходит к Воронежу, - доложили синоптики. - Повезло же вам!... - прошептал пацанам шофер самосвала. - Ты что, смерти захотел? - бешено заорал Тычинин. - Фельдшер Лазовой! Машина 30! Улица Торпедо, 22! - выкрикнул репродуктор алюминиевым голосом. - К утру город будет обеспечен хлебом! - ответил директор. Словно голоса за кадром, прозвучали эти короткие фразы, сказанные в самых разных местах, но почти в унисон. КОРОТКИЕ ВСТРЕЧИ - Здравствуйте! Я из журнала «Смена». Расскажите о том, как восстанавливается город... Вот что ответили мне на этот вопрос. Работник горисполкома: - Одну минуточку... Чтоб путаницу не внести, позвольте, я в сводки загляну. Значит, так... Стекла по городу разбито: в школах - тридцать четыре тысячи квадратных метров; в больницах - шестнадцать тысяч; в детских садах и яслях - тоже шестнадцать. Та-ак. Но это за несколько дней восстановлено. Особенно отметить надо, что больницы в первый же вечер застеклили. Вас еще какие-нибудь цифры интересуют? Тридцать новых магазинов по продаже населению стройматериалов открыто. Постепенно все налаживается. А как же иначе, нам вся страна помогает! Дружинник: - Слушай, у меня, знаешь, времени мало. Я тебе всего два слова отвечу. Дел было всяких по горло. Город всю ночь патрулировали. На машинах. А то витри-ны и окна на первых этажах, сам понимаешь, все открытые стояли. Но происшествий не зарегистрировано. Ни одного! Сам понимаешь... Пора. Я ведь еще в восстановительной бригаде. Бегу. Привет! Случайный прохожий: - Я сейчас направляюсь непосредственно в комитет комсомола. На сына родного жаловаться. На безответственное его поведение. Говорите, не волноваться? Как же не волноваться, когда он все чужим да чужим! А для дома когда? У них на заводе восстановительные бригады образовали, так он сутками там вкалывает, а для дома когда? В четверг? После дождичка? Крышу крыть кто - Пушкин будет? Фамилия моя какая? А это зачем? Нет уж, пишите лучше: товарищ Иванов или гражданин Н. Как это у вас там полагается... Корреспондент местной газеты: - Люди проявили и проявляют себя с наилучшей стороны. Вам не приходилось слышать нашу городскую быль о шофере самосвала? Могу с вами поделиться. Хотя я и сам об этом начинаю писать. Под названием «Неизвестный герой». Как вы считаете, не избитый заголовок? Начать предполагаю с того, как едет самосвал. Серая лента шоссе рассекает простор полей, как стрела. С неба падает град величиной с голову ребенка. Впрочем, зачем сейчас рассказывать? Вот напишу, тогда и почитаете. Командировка окончена. Сегодня над городом большое солнце. И очень синее небо. Город рад погожему дню, как больной первому дню своего выздоровления. И все остающееся за спиной перестает распадаться на отдельные встречи, лица, разговоры, дни. Остается одна, единая память о мужественном, самоотверженном советском человеке.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.