- Что же он тебя уму-разуму не научит?
- А когда?.. Он в депо учеником, домой редко приходит.
- Про Ленькину семью вы знаете?
- Чего знать-то?.. Он да мать.
- Отец где? Они заговорили враз, перебивая друг друга:
- У него отец в гражданскую погиб... на гражданской войне убили... под этой... Как ее?.. - И оба замолчали, не в силах вспомнить, где убили Ленькиного отца. Не знаю, правда ли это, или так подучил дружков говорить многоопытный Ленька, но милиционер поверил им, а может, сделал вид, что верит Он учинил весь этот, как будто строгий, придирчивый допрос, чтобы выгородить ребят, склонить потерпевших к милосердию.
- Безотцовщина! - вздохнул милиционер. - Экая беда, право!... Придется матерей штрафовать. Альбинос снова заныл, а чернявый уронил свою нагуталиненную голову.
- Зачем это? - сказала хозяйка, вновь нехотя вплывая в действительность. - Конечно, нехорошо так варварски уничтожать цветы, лучше придите, попросите, мы никогда не откажем. Но штрафовать, это, право, лишнее! Ребята поняли, что помилованы.
- Мы больше не будем! - вскричали они так бодро, что всем стало ясно: будут, за милую душу!...
- Не хочется их отпускать, - стал ломаться милиционер. - Хотя они что - мелюзга. Ленька - главная язва... - и кровожадно наказал помилованным: - Вы предупредите товарища: попадется - пощады не будет!... Мог ли я думать, что через несколько дней сам приму участие в набеге на соседский сад под водительством неукротимого Леньки?.. Познакомился я с Ленькой случайно - на Уче. Я плыл на хозяйской плоскодонке, неловко орудуя единственным, да к тому же обломанным кормовым веслом, когда из воды раздался голос:
- А ну, давай к Акуловской!... Я успел испугаться, прежде чем обнаружил маленькую, закиданную цыпками руку, уцепившуюся за корму. Страх сразу прошел, и я разозлился.
- Отчаливай!... Мне в другую...
- Я что сказал?!... К Акуловской, зараза!... Хуже будет! - в бешенстве закричал невидимый пловец. Корма чуть опустилась, и над ее краем показалось искаженное яростью, бледное, крапчатое, облепленное мокрыми, с ржавчинкой волосами лицо моего сверстника. Что-то бессознательно тронулось во мне навстречу злобному мальчишке. И еще до того, как я догадался, что это Ленька, мне захотелось подчиняться ему и помогать.
- Ладно, залезай в лодку, - сказал я.
- Греби, сволочь! - И он плеснул в меня водой. Теперь у меня не оставалось сомнений, что это Ленька. Он, видно, снова скрывается от преследователей и потому не хочет вылезать из воды. Я взялся за весла и быстро отбуксировал его в прибрежный орешник под Акуловой горой. Здесь его уже поджидали знакомые мне Серенька и Петр Васильевич. Они меня тоже узнали и что-то шепнули выбравшемуся на берег атаману. Он глянул через плечо и усмехнулся странно - без улыбки, но ничего не сказал. Приятели вручили ему одежду: латанные-перелатанные штаны, которые называют «ни к селу, ни к городу» - на вершок ниже колен, сетку с взрослого мужчины и ботинки. Эти ботинки были до того изношены, что кожа их стала тоньше, мягче и податливее лепестков тюльпанов. Но Ленька с редким достоинством надел «ни к селу, ни к городу», заправил в них необъятный подол сетки, обулся и подтянул веревочки, заменявшие шнурки. Он удивительно ловко поместился в своей убогой одежде и выглядел чуть ли не франтом. Это происходило оттого, что он замечательно двигался: мягко, упруго, изящно, и одежда послушно следовала каждому его движению. Его привыкшее ускользать от опасности, хорониться, спасать себя тело обладало бесшумной звериной грацией. Я покачивался в своей плоскодонке, ребята меня не гнали, и, осмелев, я выбрался на берег и лег рядом с ними на узком песчаном окоеме под орешником. Немного позже я освоился настолько, что рискнул спросить у Леньки насчет его отца: правда ли, что он погиб в гражданскую войну?
- А тебе какое дело? - ответил Ленька высокомерно, и его тонкие синеватые губы повела гримаса отвращения.
- Просто интересно...
- Заткнись, буржуйская морда! - отрезал он. Мне не в нови было это несправедливое обвинение, и я сказал проникновенно:
- Какой же я буржуй? У меня родители и дедушка - служащие.
- Не буржуй, а на даче живешь?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.