Ленин идет к Октябрю

- Если есть у нас еще кание-нибудь детские книги с картинками, то пусть Н[адежда] Константиновна] привезет для ребятишек Проминсного.

- Проминскому... по неизвестным причинам убавили пособие с 31 р[убля] в месяц (у него пятеро детей) до 21, - на такую сумму семерым в Шуше никак не прожить, а шляпное мастерство (его профессия) здесь не пойдет......детям Проминсного нечего читать. Я даже думал такую вещь сделать: выписать себе «Ниву». Для ребят Проминского это было бы очень весело (картинки еженедельно), а для меня -полное собрание сочинений Тургенева, обещанное «Нивой» в премию, в 12 томах. Об охотничьих трофеях Проминского Ленин осенью 1898 года пишет брату:

- Насчет охоты моей ты осведомлен неточно. Кто это тебе рассказывает? Не Анюта ли впадает в некоторые хронологические ошибки, выдавая старые мифы о зайцах за новые известия. Зайцев здесь я бил осенью порядком, - на островах Енисея их масса, тан что нам они быстро надоели. Проминский набил их несколько десятков, собирая шкурни на шубу. От имени совсем не искушенного в юридических тонкостях Яна Проминского Владимир Ильич со-ставляет прошение енисейскому губернатору о пособии для возвращения на родину семьи. Уезжая из Шушенского, Владимир Ильич дарит Проминскому и Энгбергу свои фотокарточки, надписав на обороте:

- Ивану Проминскому в память о совместной жизни 1897 - 1900...

- Товарищу Оскару Ал[ексадрови]чу в память совместной жизни 1897 -1900... Эту фотографию Энгберг в 1937 году передает писательнице Зое Воскресенской для Центрального музея Ленина. Она же записала большой рассказ финского рабочего о жизни в Шушенском. Приведем из него лишь один отрывок, свидетельствующий, кстати сказать, и о еще одном не дошедшем до нас ленинском письме. Зимой 1898 года Энгберг рассказывает Владимиру Ильичу о своем ученичестве у «золотых дел мастера».

- А какой инструмент нужен для ювелирного дела? - спрашивает тогда Владимир Ильич.

- Не легкий, ой. не легкий, - отвечает Энгберг. - На своей голове испытал. Есть у ювелиров такой длиннющий стальной палец - ригелем называется, на нем кольца правят. Сколько шишек на моей голове насажал мастер этим пальцем... Несколько месяцев спустя Надежда Константиновна и ее мать Елизавета Васильевна, по просьбе Владимира Ильича, привезли Энгбергу подарок.

- Вот, пожалуйста, - показывает Крупская на корзину, перевязанную толстыми веревками... - Это лекарство от вашей болезни...

- Да, да, сильнодействующие пилюли, - шутит и Владимир Ильич. «Я присел на корточки перед корзиной, принялся ее распаковывать, - вспоминает Энгберг, - а сам думаю, ну, что там может быть? Справился я с замком, приоткрыл осторожно крышку, вижу там в промасленной синей бумаге какие-то свертки. Вынул один увесистый сверток, развернул и глазам не верю: маленькая наковальня, так и отливает вороненой сталью ригель с аршин длиной...» - А, ненавистный вам ригель? - говорит Владимир Ильич. - Дайте-ка взглянуть.

- Что же это такое? Что же это такое? - совсем растерялся Энгберг. «Смотрю на тоненькие фигурки Надежды Константиновны и Елизаветы Васильевны, - говорит он, - и думаю: для меня, здоровенного парня, эти две женщины пять с половиной тысяч верст такую тяжелую корзину везли. Одних пересадок сколько, а ведь где помогут. а где и самим таскать приходилось. Но... мы - финны - скупы на выражения чувств».

- Владимир Ильич нам такое письмо о вашей болезни написал, что мы готовы были токарный станок сюда везти, - говорит Энгбергу Елизавета Васильевна, но Владимир Ильич сделал ей «страшные глаза» и приложил палец к губам. Не забывает Владимир Ильич о друзьях по ссылке и после Октября. 25 июня 1920 года иркутский телеграф принимает из Москвы правительственную телеграмму «литер А вне всякой очереди»:

- ПРОШУ ОКАЗАТЬ ВСЯЧЕСКУЮ ПОМОЩЬ МОЕМУ ТОВАРИЩУ ПО ССЫЛКЕ В СИБИРИ ИВАНУ ЛУКИЧУ ПРОМИНСКОМУ, СМАЗЧИКУ ВАГОНОВ ПРИ СТАНЦИИ ИННОКЕНТЬЕВСКАЯ... ЗАТЕМ ПРОШУ ПЕРЕДАТЬ ЕМУ ПО ТЕЛЕГРАФУ МОИ ПРИВЕТ И, НАКОНЕЦ, ПРОШУ ПЕРЕВЕСТИ ЕГО НА АЛТАЙСКУЮ ЖЕЛЕЗНУЮ ДОРОГУ, НА ЛУЧШЕЕ МЕСТО. ОН УЖЕ СТАР... № 293. ПРЕДСОВНАРКОМ ЛЕНИН 28 июня Иркутский ревком телеграфирует:

- МОСКВА, КРЕМЛЬ, ПРЕДСОВНАРКОМУ ЛЕНИНУ (НА.№ 293). ПРОМИНСКИЙ ЗДОРОВ ЕДЕТ АЛТАЙ, ВОЗМОЖНО БУДЕТ МОСКВЕ. Вскоре, уже повстречавшись со старым товарищем, Ленин, как член ЦК РКП, пишет в Польское бюро при Центральном Комитете партии:

- Реномендую подателя, тов. Ивана Лукича Проминского польского рабочего с[оциал]-д[емократа] с 1894 года. Я хорошо знаю его по ссылке 1897 - 1900 г[одов]. Прошу оказать ему доверие и содействие. О судьбе Проминского и его семьи Крупская вспоминает: «Сам он стал коммунистом, коммунисткой стала пани Проминская, коммунистами стали дети. Один убит на войне. Другой чуть не погиб во время гражданской войны, теперь в Чи-те. Только в 1923 году выбрался Проминский в Польшу, но по дороге умер от сыпного тифа». Ссыльных друзей Владимир Ильич противопоставляет местной, с позволения сказать, «интеллигенции». Надежда Константиновна вспоминает, что Владимир Ильич рассказывал ей, как он - ...пробовал завести знакомство с учителем, но ничего не вышло. Учитель тянул к местной аристократии: попу, паре лавочников. Дулись они в карты и выпивали. К общественным вопросам интереса у учителя никакого не было. С этим учителем постоянно препирался старший сын Проминского, Леопольд, тогда уже сочувствовавший социалистам. Другой рассказ Ленина освещает малопривлекательный облик его первого квартирного хозяина Аполлона Зырянова. Крупская пишет, что Владимир Ильич рассказывал ей «об одном своем разговоре с зажиточным мужиком, у которого он жил»:

- У того батрак украл кожу. Мужик накрыл его у ручья и прикончил. Говорил Ильич по этому поводу о беспощадной жестокости мелкого собственника, о беспощадной эксплуатации им батраков. Прямо противоположным этим нравам был весь шушенский «маленький Интернационал». О его «польской части» Ленин уже после ссылки рассказывает старшей сестре. Анна Ильинична вспоминает. что в Москве, по дороге в Псков, Владимир Ильич пел польские революционные песни. которым научился от ссыльных рабочих-поляков. А колер штандара червоны, Бо на ним работнинув крев. «Он восхищался революционными песнями польских рабочих и указывал на необходимость создать таковые для России, - пишет Анна Ильинична. Песни эти были для Ленина воспоминаниями о Проминском. Ведь, как рассказывает Крупская, он очень хорошо пел польские революционные песни «Ludy robocry, posnaj swoje sily» («Рабочий народ. познай свою силу»], «Pierwsry maj» [«Первое мая»]... Дети подпевали ему. присоединялся к хору и Владимир Ильич, очень охотно и много певший в Сибири. Пел Проминский и русские революционные песни, которым учил его Владимир Ильич».

«Женой так женой»

Свою будущую жену - Надежду Крупскую - Ленин полюбил в 1894 году. И чувство свое пронес через три революционных десятилетия до самой смерти. Мы не претендуем, естественно, на раскрытие глубины ленинского чувства. Попытаемся лишь собрать воедино хотя бы немного из того, что пишет и говорит Владимир Ильич о самом близком ему человеке. Написанное «химией» письмо, в котором Ленин просил Надежду Константиновну выйти за него замуж, до нас не дошло. Секретарь и биограф Крупской Вера Дридзо вспоминает: «Надежда Константиновна рассказывала, что она ответила: «Ну что ж, женой так женой». Она говорила, что Владимир Ильич долго еще потом поминал ей этот ответ... Часто спрашивала я Надежду Константиновну, почему она ответила именно так человеку, которого глубоко любила... Для нее все уже давно было решено. И только смущением, застенчивостью и какой-то врожденной боязнью громких, напыщенных фраз можно объяснить такой ее ответ на письмо Владимира Ильича». Приезду в Шушенское Надежды Константиновны посвящен ряд ленинских писем. 24 января 1898 года Владимир Ильич сообщает матери:

- Надежду Константиновну обнадеживают, что ей заменят 3 года Уфимской губернии 2-мя годами в Шуше, и я жду ее с Елизаветой Васильевной. Подготовляю даже помещение - соседнюю комнату у тех же хозяев. Если летом еще гости приедут, то можно будет нам занять весь дом (хозяева уйдут в старую избушку во дворе) - а это было бы гораздо удобнее, чем обзаводиться здесь своим хозяйством... В мае 1898 года Владимир Ильич пишет:

- Приехали ко мне, наконец, дорогая мамочка, и гости. Приехали они седьмого мая вечером, и как раз ухитрился я именно в этот день уехать на охоту, тан что они меня не застали дома. Я нашел, что Надежда Константиновна высмотрит неудовлетворительно - придется ей здесь заняться получше своим здоровьем. Про меня же Елизавета Васильевна сназала: «Эк Вас разнесло!» - отзыв, как видишь, такой, что лучше и не надо!... Н[адежде] К[онстантиновне], как ты знаешь, поставили трагикомическое условие: если не вступит немедленно (sic! [тан!р в брак, то назад в Уфу. Я вовсе не расположен допускать сие, и потому мы уже начинаем «хлопоты» (главным образом с прошения о выдаче документов, без которых нельзя венчать), чтобы успеть обвенчаться до поста (до петровок): позволительно же все-таки надеяться, что строгое начальство найдет это достаточно «немедленным» вступлением в брак?! Однако начатые Лениным «хлопоты» оказались куда сложнее и затруднительнее, чем он предполагал... В начале июня Владимир Ильич пишет родным:

- Насчет нашей свадьбы дело несколько затянулось. Прошение о высылке необходимых документов я подал почти месяц назад и в Минусе сам ходил справляться к исправнику о причинах волокиты. Оказалось (сибирские «порядки»!), что в Минусе нет до сих пор моего статейного списка, - хотя я уже второй год в ссылке!! (Статейным списком называется документ о ссыльном; без этого документа исправник не знает обо мне ничего и не может выдать мне удостоверения). Придется выписывать его из Красноярска из тюремного правления, - боюсь, что исправник и с этим промешкает. Во всяком случае раньше июля свадьба теперь состояться не может. Просил исправника пустить но мне на свадьбу тесинцев, - он отказал категорически, ссылаясь на то, что один политический ссыльный в Минусе (Райчин) взял отпуск в деревню в марте этого года и исчез... Мои доводы, что бояться исчезновения тесинцев, абсолютно не доводится, - не подействовали. Вскоре «начальнику Енисейской губернии» направляется такое, не совсем обычное «прошение» «административно-ссыльного по политическому делу, помощника присяжного поверенного Владимира Ульянова, живущего в селе Шушенское, Минусинского округа»: