Голос такой же ясный, как всегда, такой же веселый и беззаботный. Джафар спрашивает:

- Нет ли у тебя каких-нибудь новостей?

- Все в порядке. Пусть только не покидает тебя твердость духа!

Я не хотел сказать ему о том, что услышал только что в комнате свиданий: что «ультра» все сильнее беснуются в Алжире и, устроив расистскую демонстрацию у ворот тюрьмы, снова требовали крови. И им опять дали удовлетворение. Вчера - на рассвете казнили четырех приговоренных к смерти. Все заключенные объявили двадцатичетырехчасовую голодовку.

Сегодня вечером у меня не должно быть мрачных предчувствий. Наверное, гильотину уже убрали. Быть может, ее уже установили в другом месте, где она совершит свою кровавую работу, - в Константине или Оране. Но сегодня вечером... сегодня вечером... Сон никак не приходит ко мне...

Два - три часа как умолкли дневные шумы. Наступила такая тишина, что можно слышать доносящиеся из соседней камеры мерное дыхание или упорный кашель заключенных. Ухо едва улавливает шаги тюремщиков, совершающих каждый час ночной обход. Одним метром ниже подо мной спят сейчас пятьдесят девять смертников, спят со спокойной решимостью людей, которые уже бесповоротно, раз и навсегда принесли в жертву идеалу свою жизнь.

Неожиданно сон одолел и меня, сон тревожный, с тяжкими видениями. Еще в полудремоте я услыхал громкий крик:

- Они опять здесь, товарищи! Они опять здесь!...

Я вскочил со своего набитого соломой мешка. Лампы погашены, тюрьма погружена во мрак. За моей дверью слышу шепот: «Камера семь... камера семь...» Внизу, подо мною, - шаги, визг ключей в тяжелых замках. Доносится крик человека, которого тащат из камеры: «Прощайте, товарищи! Будьте мужественны! Алжир будет жить!»

В одно мгновение вся тюрьма пробуждается. Заключенные изливают свою боль и гнев в криках: «Убийцы! Убийцы!»

Шум нарастает, усиливается. Теперь его ничем не подавить, словно прорвался неукротимый поток. Эхо множится под бесконечными сводами тюрьмы. Прижавшись к решеткам общих камер, крича в дверные глазки, барабаня в двери одиночек, заключенные провожают боевыми призывами и песнями а последний путь друзей.

Начинает рассветать, в тюрьме постепенно снова наступает тишина. Из одной камеры в другую переходит сообщение: «Они взяли пятерых. Мерзака и Мохаме - да...»

Издалека, из очень большого далека, пробиваясь сквозь стены, доносится к нам возглас, четкий и ясный, гордый и непреклонный: «Да здравствует Алжир!»

Наверное, в этот момент с легким свистом скользнул вниз нож гильотины. Скатилась голова человека, которому всего лишь двадцать лет. И в ответ потрясающей силы хор голосов разносит победный клич: «Да здравствует Алжир! Да здравствует Алжир!»

И когда тишина снова внезапно падает над тюрьмой, мы слышим из женских камер последнее эхо возгласов наших заключенных сестер, солидарно протестующих вместе с нами, и эти возгласы звучат, как отклик дальней, полной страданий жалобы: «Да здравствует Алжир!»

Теперь все кончено. Пятеро уведенных на казнь продолжают жить лишь в памяти народа. Заключенные снова опускаются на свои соломенные тюфяки. Еще раз звучит одинокий возглас: «Товарищи, вы будете отомщены!»

Сегодня вечером, когда снова начнется товарищеская перекличка между камерами, мы недосчитаемся пятерых. Мерзак, Мохамед... Их уже нет. Я думаю о других патриотах, чьи головы скатились в корзину с опилками, о молодых алжирских борцах, которым не выпала на долю даже честь стать под пули взвода солдат. Я думаю о прощальном крике заключенного из камеры номер семь. Сколько в нем было великолепного мужества! Кто же это был? Джафар сумеет мне сказать это.

- Джафар!

Ответа нет. Наверное, он не услышал меня.

- Джафар! Джафар!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.