- Приземлимся?...
Борис пожал плечами и повел машину на разворот.
- Убьется, - сказал я. Сказал и сам испугался своих слов.
- Если садиться так, то мы и сами можем погибнуть, ведь на хвосте самолета груз, - дополнил Апостолов.
- Обрезать трос... - Кто это сказал, я не помню. Но такая мысль, высказанная вслух, мелькнула и у меня.
Тогда вмешался старший десантник.
- Это боевой прыжок. Лейтенант не имеет запасного парашюта! Да если бы и имел... Ведь он, наверное, ошеломлен и потерял сознание...
Все зашумели, заволновались, и решение пришло сразу, твердое решение: нет!
Нет! Это невозможно. Да и кто согласился бы перерезать трос? Кто из нас мог бы послать своего товарища на гибель? Ведь ты сам летчик и хорошо знаешь, что значит боевая дружба.
- Его нужно втащить обратно в самолет! Обязательно втащить! - сказал Апостолов.
- Это трудно! Сможем ли? - выразил сомнение радист.
Я не могу тебе описать Бориса в этот момент. Лицо его стало красным, валилось кровью... Он так посмотрел на радиста, что даже мне стало страшно.
- А ты, если хочешь, прыгай! И без тебя управимся! - Обратившись к нам, Борис добавил: - Идите, беритесь за дело!
Мне хотелось прижать сейчас к груди этого слабого на вид, молчаливого человека, замечательного товарища, сказать ему трогательное слово восхищения. Но ничего этого я не сделал, а только кратко, по - военному, ответил:
- Слушаюсь!
Самолет стал набирать высоту, земля уходила все ниже и ниже.
Я ухватился за парашютный трос, впереди меня за него уже держался радист. Рядом с нашими руками сплелись руки обоих парашютистов. Борис уменьшил обороты и повел машину на снижение. Струя воздуха зашумела оглушительно, парашютный трос слегка ослаб, правда, совсем немножко, а затем вдруг согнулся и подался.
Тянул ли ты когда - нибудь шелковый парашютный трос? Не тянул? Поэтому ты вряд ли можешь понять все это... Он очень скользкий, его с трудом можно удержать в руках. Но мы тащили его... Руки у нас закоченели, стали почти синими. В ушах стояла страшная боль... Когда мы находились в шестистах метрах от земли, Мирчев изловчился и подсунул металлическую стойку под трос, закрепив ее на середине дверцы самолета. Борис снова стал набирать высоту, а мы сели прямо на пол отдохнуть. Руки горели, будто только что я держал ими горячее железо, из ладоней сочилась кровь. Но когда самолет достиг высоты двух тысяч метров, мы снова начали тянуть трос на себя...
Ты спрашиваешь, сколько продолжалось все это? Я точно и сам не помню... За временем я тогда не следил. Мне казалось, что прошло много мучительно долгих часов, прежде чем в наших руках оказался шелковый купол парашюта. Наконец, мы подтянули и парашютиста... Плечи лейтенанта уперлись в нижнюю часть дверцы, сильная струя воздуха тащила его вниз, под самолет... Мы закрепили вытащенный трос за крючки в стенке кабины. И все - таки наши попытки втащить обессилевшего парашютиста внутрь самолета были безуспешны. Если бы он пришел в сознание!
Кто - то предложил идти на посадку. Но это значило поломать ноги, искалечить товарища...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.