В стороне от большой дороги

Он вдруг осекся и, весь собравшись и сосредоточившись, старался выловить из окружающей тишины хоть слабый звук работающего мотора... Да, где - то недалеко ходят по шоссе грузовики, автобусы, легковые машины. Они бегут, не останавливаясь, быстро, безмятежно, ровно, как и положено им в их благословенном деловом спокойствии... «Сотни людей, наверно, слышали, как этот сумасшедший стрелял в меня. Почему же они не спешат на помощь? Или этот парень каждый день стреляет здесь, забравшись в какую - либо яму?... Нет, дело ясное: я понимаю, почему никто не откликнулся. Сколько раз он сам, лежа в гамаке на даче, слышал выстрелы и не двигался с места - всегда какой - нибудь фермер или охотник стреляет тут ворон или сарычей. И потом - это он тайно поведал самому себе - он не может, не должен кричать: крик только обозлит маньяка, помощь все равно не поспеет вовремя... Будь у него оружие или сумей он обмануть этого безумного, хотя бы на минуту отбить его нападение, на несколько мгновений, пока прибегут люди... Но у него нет ничего. Ему остается только лежать, ждать, надеяться... На что?...»

- Послушайте, - заговорил он вдруг с мольбой в голосе, - я только хочу уйти отсюда, больше ничего. Я только хочу уйти. Клянусь богом, поверьте мне, поверьте мне...

Он услышал свой дрожащий голос, дикий и прерывающийся, и осекся. Нет, надо взять себя в руки. Но через минуту он начал опять:

- Я ничего не сделаю. Я только уйду. Я никому не скажу ни слова. Никому, ни одному человеку. Зачем мне говорить? Я обещаю это, клянусь могилой моей матери...

Он замолчал и стал прислушиваться, вытягивая шею, напрягая мышцы лица в лихорадочной надежде поймать хоть слово, но все вокруг зловеще молчало.

- Мне нужно только немного бензина, - стал он объяснять. -

Я сейчас же вернусь назад. Всего пять минут - и я вернусь. Вы можете пойти вместе со мной, можете убедиться...

Он стал ждать, все так же вытянув вперед голову, наморщив покрытый потом лоб, моргая веками. Он ждал долго, потом мертвый голос произнес:

- Вы в армии теперь.

Лицо торговца медленно разгладилось, рот сжался, глаза угасли, только меж бровей глубже залегли морщины, похожие на шрамы на густом, жирном слое пота. Он лежал несколько минут молча, уставившись прямо перед собой, без мыслей, ощущая только собственную беспомощность, которая засасывала его, как трясина. Потом приступ страха снова охватил его, и он начал слабым, чужим голосом*, нелепо отозвавшимся в его собственных ушах.

- Есть у вас сигарета? - проговорил он, стараясь вложить в свой вопрос хоть крупицу непринужденности. - До смерти хочется курить! Позвольте мне подойти и взять у вас сигарету.

Он подумал, что, подойдя поближе, сумеет прыгнуть на помешанного или хотя бы увидеть его с глазу на глаз. Кто знает, может быть, его удалось бы вернуть к спокойному состоянию, в котором он, возможно, обычно пребывает.

- Братание с вражескими войсками запрещено воинским уставом, - произнес глухой механический голос. За этим последовал выстрел, пуля взрыхлила гравий и послала заряд пыли прямо в нос торговцу.

Потянулись новые долгие минуты ожидания. Торговец лежал в своей выемке, вдыхая запах земли, как делал это когда - то, много лет назад на пикнике в августовский день, во время медового месяца. Он лежал тогда л траве рядом с женой и чувствовал близко теплоту ее тела. «Боже, боже, я женатый человек! Боже мой, я ведь женат, женат!» Эти слова, казавшиеся всегда такими обыкновенными, теперь приобретали новый, необычный смысл.

Он попытался спокойно представить себе: что будет, если его убьют? Тогда и она - конченный человек. Это уже однажды было с ней во время войны; что - то окаменело и умерло в ней тогда... Или она будет довольна в глубине души, что может начать новую жизнь?

«Но как же, - спохватился он, - как могу я спокойно думать о подобном, когда все сердце мое восстает против этого? Гибель семьи! Или, в лучшем случае, всех их захлестнет беспощадный поток жизни... Вдова, никогда не знавшая работы, двое детей, малолетки. Страховой полис на 2 800 долларов... 750 надо еще выплатить за дом, продать его надежды никакой... В банке 329 долларов... 175 - долг за машину... О, надо что - то делать! Боже всемогущий! Надо что - то придумать».

Он подвинулся ползком к выемке на поверхности камня и через нее увидел сумасшедшего, вернее, его голову в шлеме, выглядывавшую из - за крупного валуна по ту сторону дороги. Винтовка по - прежнему была наготове, казалось, позади ствола поблескивают глаза, они лихорадочно нащупывают цель. Торговец торопливо отполз обратно в яму. «Но почему он выжидает, сто чертей? Почему ему не пройти на десяток шагов ниже по дороге? Оттуда он может легко ухлопать меня сбоку насмерть...»

Минуты текли, и каждая была безмолвна, как оборвавшееся тиканье часов. И вдруг издалека, из - за двенадцати с половиной миль свежего деревенского воздуха, донесся торжественный полуденный гудок эммитсвильской фабрики. Голос цивилизации прозвучал в его ушах, и торговец понял, что близится конец всей этой безумной трагедии. Теперь по дороге пойдут люди на завтрак - батраки, охотники, рыбаки, школьники, лавочники, - и каждый пройдет в каких - нибудь десяти шагах от того места, где он лежит.

Что делать? Закричать? Ведь так дольше не может продолжаться. Да, да, он должен, должен закричать! Он больше не в состоянии оставаться здесь. «Я не могу. Как же я могу оставаться: сумасшедшему может надоесть эта игра, он встанет, подойдет - и конец! Нет, я закричу изо всех сил, побегу, как дьявол, буду вилять, увертываться; может быть, этот человек потеряет хоть минуту, хоть несколько спасительных секунд, заколеблется, в кого стрелять... Пусть тот, кто поравняется со мной, сам заботится о себе... Я... я больше не могу выдержать! Не могу!... Если бы подошла машина, тем лучше. Я попробую остановить ее, она заслонит меня от винтовки...»

Но то была не машина. Послышались далекие неторопливые шаги, под чьей - то легкой поступью хрустели камешки. Потом он увидел двух мальчиков, должно быть, братьев. Они медленно брели по обочине, то и дело высовывая друг другу языки, со скучающим выражением на румяных лицах, лениво загребая ногами пыль. Он подумал - и мысль эта отозвалась болью в его голове: они пройдут мимо него так близко, что он услышит запах их одежды.