На улице было сумрачно и холодно. Резкий ветер гнал с моря плотный, сырой туман с дождем. Она прошла через узкий мостик на каменный мощеный двор, мимо тяжелого собора с гробницами русских императоров. Суровая тишина изредка нарушалась бряцанием оружия часовых.

Отдавшись гнетущему чувству, она, сгорбившись, устало шла по пустым, безрадостным улицам. Низкое серое небо темнело, сгущались тяжелые, свинцовые сумерки. Пряча крыши в туманной вышине, хмуро глядели на нее насупившиеся дома. Мокрые черные деревья печально покачивали голыми ветвями. Она вышла на безлюдный Троицкий мост и затерялась в тумане, стеной нахлынувшем с залива. Колючий ветер рвал одежду, пронизывал иглами, холодил душу. Подойдя к парапету моста, она замедлила шаги. Из серой ватной измороси на секунду показался взметнувшийся ввысь тонкий золотой шпиль. Она сжала до боли в пальцах мокрые чугунные перила моста, вглядываясь в неясные очертания Петропавловского собора. Но скоро он снова скрылся в новой волне набежавшего тумана.

Она стояла, не замечая ни ветра, ни дождя, ни холода, надеясь хотя бы еще раз увидеть то страшное место, где оставался ее сын.

Когда уже совсем стемнело и тусклый, мертвенный свет газовых фонарей стал робко пробиваться сквозь белую мглу, она медленно направилась по сырым, холодным улицам в чужой дом коротать бессонную, полную тревожного ожидания ночь, скрывая свое душевное смятение от посторонних глаз. А наутро опять надо было бежать по присутственным местам, добиваться приема влиятельных сановников, хлопотать отсрочки того ужасного, неумолимого, чего она не в состоянии была себе представить, что не укладывалось в ее рассудке.

Через два дня она снова выхлопотала короткое свидание. На этот раз шла окрыленная надеждой: распространился слух, что казни все - таки не будет, что царь смягчился и решил помиловать всех осужденных. Сердце матери легко поверило радостному известию.

Обстановка, при которой состоялась эта встреча, была особенно тягостна. Сашу поместили за двумя решетками. Между ними лениво расхаживал часовой. На таком расстоянии в полутемном помещении едва можно было разглядеть лицо, одни только глаза блестели в полумраке. Прильнув к решеткам, они долго глядели друг на друга. Хотелось многое сказать, многим поделиться, но расстояние не позволяло. Говорить громко в присутствии надзирателя и часового не могли: слишком большое чувство переполняло их сердца. Не отрывая взгляда друг от друга, они хорошо понимали все без слов. Сын читал в ее лице надежду, радость, и это вселяло в него покой. Она встречалась с его решительным, мужественным взглядом, и это делало ее счастливой...

Через несколько минут тюремный надзиратель оповестил об окончании свидания.

Оторвавшись от решетки, она простилась с ним взглядом, полным безграничной любви.

- Мужайся, сын! - произнесла она вполголоса и этими словами, сама того не зная, проводила его на казнь.

Известие об исполнении смертного приговора пришло в Симбирск десятого мая утром.

Прочитав в газете «Правительственное сообщение», Володя замер.

«Приговор... над Ульяновым... приведен в исполнение 8 - го сего мая 1887 года...»

Он смотрел на эти страшные слова и никак не мог вникнуть в их истинный смысл, не в состоянии был воспринять то, что скрывалось за этим сухим официальным сообщением. Он стоял, оцепенев от внутреннего холода, и вдруг отчетливо услышал, как в тишине комнаты тикают часы, и почувствовал, что так же громко бьется его сердце...

Он поймал себя на том, что читает заметку несколько раз подряд и никак не может оторваться от этих страшных слов. Неужели Саши, их близкого, родного Саши, нет уже в живых?... Как же так? Как это могло случиться?!

Он вскочил и стал быстро ходить из угла в угол по комнате; садился, вскакивал и снова ходил и ходил, не находя себе места. Как же все - таки это случилось? Как же так?! Саша, дорогой Сашенька... Неужели его действительно нет уже в живых? Самый родной, самый лучший человек из всех людей, каких он только знал, и вдруг... казнен на виселице как опасный государственный преступник!... Это не укладывалось в его сознании, это было непередаваемо страшно, чудовищно!

Не в силах больше оставаться среди четырех стен, испытывая тоскливую боль, он выбежал в сад и сел на скамейку, потирая ладонями разгоряченные виски, смахивая со щек скупые слезы. Оборвалась жизнь человека, талантливого, полного сил и разума... Каким же надо быть настойчивым и смелым, как надо верить в свою правду, чтобы, несмотря на все преграды, хорошо зная, чем это грозит, упорно идти к цели! Какую надо иметь силу воли, чтобы жертвовать ради счастья народа самым ценным - своей жизнью! Да, когда человек прав, он не боится ничего на свете. Они поняли: нет силы, которая могла бы его сломить. Будь же они трижды прокляты, убийцы! Это они душат все живое, мыслящее, передовое в стране, это они загубили отца, а теперь брата, разбили жизнь матери, семьи...

Закусив губу и сжав кулаки, он вскочил и стал быстро ходить по дорожкам сада. Все в нем трепетало, мучительно кипело, он был охвачен гневным протестом; едкая тоска жгла сердце, сжимала горло. Ему казалось, что и здесь, в этом цветущем саду, было тесно и душно. Он стремительно вышел на улицу и направился к реке. Шел быстрым шагом, ничего не замечая вокруг, как будто хотел обогнать свои бурные, непокорные мысли.

Они за все ответят, за все: за отца, за брата, за поруганное достоинство, за страдания и слезы... Уничтожить тупой мир бездушия, самодурства, деспотизма, разрушить темное царство, где нельзя не только свободно говорить, но даже мыслить, - посвятить этой цели всю свою жизнь, отдать этой борьбе всего себя... Да, теперь он знает, «что делать». Сейчас, в эту тяжелую минуту, он особенно ясно увидел ту цель, к которой должен стремиться.

Быстро спускаясь по тропинке к берегу, он внезапно остановился, пораженный пришедшей на ум мыслью:

«А прав ли Саша?! Так ли надо было поступить, как он? Да, он погиб в неравной схватке, как герой. Это несомненно! И все же... прав ли он?»

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.