Юность Ленина

Он замолчал, глядя, какое впечатление произвели его слова. И продолжал укоризненно внушать:

- Пожалейте сына, будьте же матерью, не упрямьтесь, добейтесь от него чистосердечного признания, и, обещаю, вы уедете отсюда вместе с ним... - Он зашагал по комнате и, неожиданно повысив голос, горячо воскликнул: - Вы, только вы можете теперь его спасти! В ваших руках жизнь сына, заставьте его говорить!

Здесь Неклюдов почувствовал, что он сфальшивил, ему не следовало так прямо, в лоб, указывать на цель, к которой он настойчиво стремился.

Мария Александровна гневно взглянула на прокурора.

- Мой сын никогда не пойдет на подлость! - проговорила она дрожащим голосом.

Неклюдов вернулся к столу и, глядя на бумаги, холодно отчеканил, скандируя слова:

- Очевидно, вы сами хотите его смерти? Что же, приговор будет приведен в исполнение, и немедленно. Пеняйте на себя, сударыня... Больше, к сожалению, ничем не смогу быть вам полезен.

И он раздраженно захлопнул папку, дав понять, что аудиенция окончена.

Мария Александровна машинально направилась к выходу из кабинета, но, взявшись за ручку двери, остановилась. Нет, она не могла уйти отсюда, вопрос стоял о жизни ее сына! Она поспешно вернулась к столу.

- Простите, милостивый государь, мою горячность, но... поймите меня! Найдите путь к его спасению. Я знаю, если вы захотите, будет все по - вашему. Теперь все зависит только от вас! - Губы ее задрожали, она опустила голову.

В его глазах вспыхнуло скрытое торжество.

- Я уже сказал, если вам действительно дорога жизнь сына, убедите его назвать имена соучастников.

Он резко позвонил в настольный колокольчик, холодно поклонился и быстро вышел из кабинета.

Вошедший лакей с любопытством разглядывал убитую горем женщину. Он уже все знал о личности седой дамы в трауре.

- Пожалуйте к выходу, их сиятельство окончили прием, - услышала Мария Александровна бесстрастный голос.

Через два дня Мария Александровна получила разрешение на свидание с сыном.

Сашу поместили в одиночной камере Петропавловской крепости. В маленькое запыленное оконце под потолком едва проникал слабый, рассеянный свет. Прикованная наглухо к стене железная койка, толстый железный лист, примкнутый к стене и заменявший стол, служили мебелью. Поражала особенная, именно тюремная тишина, полная изоляции от внешнего мира, когда даже собственные мысли кажутся громкими и невольно пугаешься, не подслушал ли их кто - нибудь случайно.

С приходом посетительницы на стол поставили огарок оплывшей сальной свечи. Тусклый свет от нее, колеблясь и вздрагивая, придавал и без того мрачной камере еще более неприглядный вид.

Саша был спокоен, просил мать не волноваться, не принимать так близко к сердцу всего случившегося; расспрашивал о Володе, об Ане, как переносит она пребывание в тюрьме, уверял, что скоро ее выпустят, что она ни в чем не замешана и взяли ее только по подозрению, «для острастки».

Мария Александровна старалась не выдать своего волнения, держалась спокойно. Зная характер сына, она не решалась рассказать ему о предложении прокурора. Единственное, на что она еще надеялась, - это прошение на высочайшее имя. Но когда она попыталась об этом намекнуть, он стремительно поднялся и стал раздраженно ходить по камере. Чувствуя себя виноватым за свою вспыльчивость, с взволнованной нежностью, опустился на пол у ее ног, положил голову к ней на колени и, глядя в ее лицо, просил простить его горячность...