«Наша дочурка, наша крошка, наш единственный ребенок», - так говорили мама и папа о Татьяне тогда, когда Таня, вернее Тэта, пухленькая, с румяными и тугими, «ах у мячика, щечками, стояла в кроватке с предохранительными сетками и, держась за перекладины, смеялась, обнажая беззубые десны.
Всех, кто видел Тату, умиляли и ямочки на ее пальчиках, и «перевязочки» на ручках и ножках, и шелковистые бронзовые волосенки.
Что же касается родителей, то они от Таты были буквально без ума.
- Смотрите! Смотрите! - восторженно кричала мать Анастасия Васильевна, услышав обычное младенческое «агу» своей Таты. - Она уже говорит! Она сейчас сказала «мама» и еще «дай - дай»... Вы слышали, слышали?!.
И хотя никто ничего подобного не слыхал, все соглашались.
Папа же с несколько озабоченным видом заявлял:
- Такая малюточка, а уже слух какой! Понимаете, поет. Да, да, черт меня побери, поет! Вот сейчас вы услышите...
И, присаживаясь на корточки, прыгая вокруг детской кроватки, Николай Сергеевич начинал причмокивать, прицокивать, аукать.
На какое - то мгновение Тэта приостанавливалась, наклонив головку, смотрела на отца, а затем радостно, пронзительно взвизгивала.
- Вот видите! - удовлетворенно произносил Николай Сергеевич. - Я же говорил!...
«Наша дочурка, наша крошка, наш единственный ребенок», - с гордостью заявляли о Татьяне мама, папа и тогда, когда Таня надела первое коричневое платье с белыми кружевными манжетками и воротничком. Это платье, черный фартук и заплетенные в тугую косичку волосы - все было мило и немножечко смешно. Смешно потому, что в школьной форме, в гладкой прическе без челочки и без вихров улавливалось нечто подчеркивающе серьезное, строгое, хотя носик у Танечки был еще по - ребячьи вздернут, а глаза сохраняли прежнее выражение радости и любопытства.
За эти несколько лет папа и мама все открывали и открывали «таланты» в своей дочурке. Сперва они угадывали в Тате вторую Нежданову, затем - вторую Уланову, потом еще бог весть кого. Часто, добиваясь исполнения своих капризов, «крошка» учиняла столь громкий рев и крик, что хоть уши затыкай. Иногда она ложилась на пол и, стуча башмачками о паркет, орала, а ее родители ходили вокруг и, страдальчески прижимая к пруди руки, уговаривали:
- Ну, милая! Ну, перестань же! Ну, Таточка!
Они с трудом поднимали девочку, целовали, при этом укоряя и ругая друг друга, что неправильно обращаются с ребенком, доводят бог знает до чего.
- Она у нас очень нервная, очень впечатлительная, - говорили папа, мама своим знакомым. - Прямо - таки не сообразим, что делать!...
Когда Таня пошла в школу, забот у Анастасии Васильевны стало еще больше. Совершенно неожиданно оказалось, что на свете уйма несправедливых людей: на днях соседка вдруг заявила: «Тата грубиянит». Но разве это возможно? А учительница поставила за грязную тетрадь двойку. Но кто же не знает, что чернила - на то и чернила, они обязательно делают кляксы!
У Танечкиной мамы голова шла крутом: Танечке некогда, у нее уроки, занятия! А ведь ее надо и покормить, с ней надо и погулять! А потом эти игрушки! Их надо убирать на место!... Но когда же успеть все это Тате? И приходится Анастасии Васильевне и игрушки убирать и вешать сброшенное после гуляния на диван Танюшкино пальтишко...
«Наша крошка, наш единственный ребенок», - говорили озабоченно о Татьяне мама, папа и тогда, когда дожидались очереди к декану института и когда беседовали с членами приемной комиссии...
В какой вуз подать заявление, какую избрать специальность для Таты, чему посвятить ее жизнь?!. Подумать только обо всем этом - и намного страшно становится. А вдруг ошибешься, вдруг изберешь не то, что по душе и более всего отвечает ее наклонностям?
От беспокойных мыслей танин папа даже не спит по ночам. А в это время «единственный ребенок» под джазовую музыку отшлифовывает о паркет подметки туфелек и уже перешептывается с подругами, кто из мальчиков что и как сказал. И уже зевает Тата над книгами, уже заготовленную было общую тетрадь с надписью «Дневник» и с выписанной как эпиграф цитатой, зовущей в смелую жизнь, заменила ей книжечка с алфавитом, куда занесены адреса ее модниц - подруг, портных и администраторов всех кино и театров города.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.