Заходило солнце, когда врубмашинист Трофим Загоруйко возвращался из шахты к себе домой. Здесь, в родном посёлке, утопающем в уютной густой зелени садов, этот предвечерний чае с его неумолкающей жизнью и золотом закатного солнца был каким - то особенным, и всё в нём привлекало внимание.

Длинные лиловые тени от домов и деревьев ложились через дорогу, медленно, почти незаметно для глаза ползли по стенам и крышам, прохладными волнами вторгались в огороды, сбивая с толку цветущие подсолнухи; растерянные, они, казалось, не знали, куда им смотреть и где теперь солнце. От построек тянуло крепким смолистым запахом, глиной и известью. Раздавались стук топоров, звук пилы, доносились голоса людей.

Прислушиваясь и наблюдая за всем этим, Загоруйко всякий раз испытывал чувство привычной симпатии и удивления.

Теперь же, будто не замечая ничего вокруг, он против обыкновения шагал нетерпеливо, и вид у него был озабоченный и встревоженный. Подойдя к своему дворику, он прямо через загородку шагнул в него и направился к крылечку. Прежде этого с ним никогда не случалось. Возвращаясь с работы, прежде он всякий раз деловито обходил весь свой двор, по - хозяйски внимательно приглядываясь ко всему, вырывал с грядок замеченную им сорную траву, заглядывал в саж, где откармливался кабанчик. И только когда убеждался, что всё на своём месте, довольный входил в дом.

Накрывая на стол, жена Трофима Агафья, темноглазая, с проворными и вместе с тем плавными движениями, время от времени вкрадчиво и выжидательно поглядывала на мужа. Он видел, что она хотела быть с ним радушной и ласковой, как и всегда, но что - то мешало ей.

- Не приходил Степан? - спросил Трофим, тяготясь молчанием.

В ответ Агафья усмехнулась уголком губ и, немного помедлив, отозвалась с насмешкой в голосе:

- И чего бы ему появляться! С такой большой славой он будет к тебе за пять вёрст ходить? Очень это ему нужно!

Чувствуя, как в нём всё больше поднимается глухое раздражение, Трофим, чтобы заглушить его, молча стал кушать борщ ложка за ложкой, торопливо, жадно, пока не опорожнил дочиста всю тарелку. Закончив еду, поднялся и, не глядя на жену, будто во всём, что случилось, была виновна только она, сказал:

- В случае, если крепко усну, на рассвете разбудишь.

И, не дожидаясь ответа, видимо, совершенно не нуждаясь в нём, он тяжело, так, что половицы шатнулись у него под ногами, пошёл в спальню.

Улёгшись на диване, Трофим старался ни о чём не думать. Он смотрел на ходики, висевшие на стене прямо перед его глазами.

Несколько лет он работал вместе со Степаном Клочко. То был старательный и очень любящий своё дело врубмашинист. Вернувшись с фронта, Степан работал у Загоруйко помощником, и Трофим помнил, как часто он бывал у него дома, до всего допытывался, жадно вникал в каждое его слово. Было похоже, что в жизни его ничто так не интересовало, как врубовка. Загоруйко охотно делился с ним трудовым навыком и был доволен прилежанием и сообразительностью своего ученика. Но вскоре Клочко ушёл работать на соседнюю шахту. Случилось это прошлым летом. В то время шахта имени Сталина только что была пущена, и нужда во врубмашинистах там была особенно ощутима. Но не только это влекло Степана к соседям, а и другое: там ему давно уже пригляделась какая - то дивчина. Загоруйко знал об этом, и было как - то неловко уговаривать парня не уходить к соседям. Узнав о его намерении, он не рассердился, а только сказал в напутствие:

- Трудись на славу, Степан. А ежели трудно доведётся или что другое, заходи без всякого. Двери моего дома для тебя всегда настежь.

Лицо Степана от этих слов загорелось смущением и радостью. Он горячо сжал руку своему наставнику, долго не выпуская её, словно хотел вобрать в себя всю её ласковую теплоту. И Трофиму Васильевичу сразу стало ясно: такой не забудет. Век помнить будет...

С той поры прошло немало времени. Встречи со своим учеником у Загоруйко были не особенно часты. Но когда они случались, Трофим Васильевич всегда был необычайно рад им и подолгу не отпускал от себя Степана. Поговорить о чём им всегда находилось. Клочко работал не хуже, а, пожалуй, лучше многих врубмашинистов. В свою очередь Трофим Васильевич также никому на шахте не уступал первенства. Его портрет постоянно красовался на доске почёта, и к этому все уже так привыкли, что случись, его бы вдруг не стало, - доска показалась бы незаполненной, и люди непременно бы встревожились этим обстоятельством.

Однако в последнее время встречи со Степаном становились всё реже и вскоре совершенно прекратились. Трофим Загоруйко знал, что его бывший ученик по - прежнему работал хорошо. О нём даже иногда писали в газетах. Это и радовало и немного успокаивало. В конце концов в этом было главное, а не в том, что Степан стал забывать о нём и избегал встреч с ним. Да и в самом ли деле избегал? А может быть, просто занят. К тому же путь от него к Загоруйко не из близких - около пяти километров. Каждый день не находишься.

Но в эти дни обида на Степана проснулась в нём с новой силой. Вот уже несколько дней на шахте только и было разговора о рекордной добыче врубмашиниста Клочко. Она превышала все рекорды, какие только знал Донбасс и до войны и теперь. Недавно Степан повторил свой рекорд и, видимо, надёжно закрепился на нём. Ни у кого уже не вызывало сомнений, что Клочко нашёл в своей работе что - то новое и очень ценное, чего не мог разгадать сразу даже такой великолепный мастер врубовки, как Загоруйко. Каждый считал своим долгом тепло поздравить Трофима Васильевича с таким талантливым воспитанником, каким оказался Клочке Трофим Васильевич действительно был полон восторженной гордости и за себя и за Степана, но, решив, что тот забыл о нём, о его заботах и ни с кем не желает делиться своим успехом, Загоруйко в то же время испытывал непреодолимо досадное чувство. Но оно непрочно жило в нём. Он и сам это знал. Случись, что Степан пришёл бы к нему вчера или сегодня, Трофим Васильевич, пожалуй бы, и не вспомнил о своей обиде, дав волю одному только восторженному горделивому чувству. Но Степан не появился и сегодня, и Загоруйко окончательно решил, что напрасно ждёт его. Клочко, видимо, и вправду не хотел встречаться со своим бывшим учителем.

Утро только что наступило. Дорожная, пыль была прибита росой.

Загоруйко широко шагал и вскоре вышел из посёлка. Свежий степной ветерок пахнул в лицо. Где - то в затуманенной дали протяжно и сердито кричал паровоз, требуя дорогу.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.