- Мытился, да поправляться стал, - не сводя глаз с жеребёнка, грустно рассказывал Колька. - Иван Егорович, как уезжал, успокаивал нас: «На поправку «Триумф» пошёл...» А оно вон как обернулось!
- Боже ты мой! - спохватилась мать Кольки. - С таким расстройством и про гостью забыли...
- Я работать приехала. Ветфельдшером, - тихо ответила Лёля, как будто боясь потревожить больного.
- Фельдшером! - изумилась женщина, - Такие молоденькие!... А меня Игнатьевной зовут. Помогите в нашей беде...
Лёля даже попятилась. Так вот сразу, не собравшись с мыслями, не отдохнув с дороги, делать операцию, да ещё такому слабому «пациенту».
- Ну да, - протянула Лёля, - надо делать трахеотомию... Разрезать трахею, то есть дыхательное горло, и ввести трахеотомическую трубку. Как же я могу - ни инструментов нет у меня, ни перевязочного материала. И потом, - добавила она, отводя глаза в сторону, - я же только фельдшер... Только окончила...
- Что значит: «Только, только»? - вскипела вдруг Игнатьевна. - Когда потребовалось, мой Фёдор за офицера действовал... Сам-то два класса кончил. Вы, небось, сколько обучались!... А инструментов Иван Егорович мне целый чемодан на сохранение оставил. Сейчас сбегаю. Колька, тащи воды, товарищу доктору руки мыть! Да живо, чтобы одна нога там, другая здесь!
- Мамаша, - вступился Колька, - может, Иван Егорович ещё подъедет!
- Пока ждать будем, кончится лошонок. Раз корм отбивает, уже не жилец! Я за инструментом пошла, а ты, доченька, сядь здесь в холодке да собери в мыслях всё, чему тебя учили.
Игнатьевна вышла. Приложив ухо к запавшему, взъерошенному боку жеребёнка, Лёля послушала сердце, потом, засунув пальцы под челюсть, прощупала пульс. Удары сердца были неровные и частые, а пульс слабый, плохого наполнения: приближалась агония.
Игнатьевна вбежала, тяжело переведя дыхание.
- Вот тебе вся справа! Полощи руки спиртом, а шейку я ему сама подброю. Давай, давай, приступай! Лежать будет смирно: он же в бесчувствии.
Затаив дыхание, Лёля сделала первый разрез. Струйками потекла кровь.
- Пеан, скорей пеан!... - заволновалась она и даже не удивилась, когда Игнатьевна подала ей именно тот зажим, который был нужен.
Уже смелее, осторожно обходя сосуды, Лёля разрезала кольца трахеи, тщательно вправила серебряную трубку и закрепила её бинтами.
Жеребёнок не шевелился.
- Почему не свистит? - допытывался Колька, заглядывая Лёле в лицо. - Иван Егорович только резанёт, так воздух свистит, точно из проколотой камеры.
- Кончился! - всхлипнула Игнатьевна. Лёля была готова вот так, не вставая с колен, зарыться головой в солому и зарыдать вместе с Игнатьевной. Но нельзя!... Ещё нельзя!
Ведь жеребёнок пока что жив, ещё пульсируют чуть заметно сосуды... Его можно спасти... Она должна его спасти!
- Я проверю... Я всё проверю... - шептала девушка, торопливо разматывая бинты. - Может, слизь трубку забила? - Нет, трубка чистая... А воздух всё-таки не идёт... В чём дело?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.