- Я не хочу больше, понимаете, не хочу! - голос его срывался до визга. - С меня хватит этого города, которого нет и неизвестно, когда будет. Я не хочу больше строить завод и сажать деревья. Не желаю!
Ручьёв встал и подошёл к нему.
- Я всё понимаю, - тихо сказал он. - Нам очень тяжело, но мы выстроим город, понимаешь, здесь будет город, непременно будет! - он уверенно кивнул на окно, за которым выла и бесновалась колючая северная пурга и неукротимо ревело море.
Постников поднял глаза на Ручьёва.
- А я не желаю больше мучиться, - отчётливо произнёс он. - Не желаю! Для кого мы стараемся?
Ручьёв удивлённо смотрел на Постникова, разглядывая его дрожавшие от гнева губы, потемневшие и сузившиеся глаза. Смотрел на него и Половцев.
Ручьёв произнёс тихо, но непреклонно:
- Очевидно, по-своему, ты прав. Но именно по-своему. А с нами тебе незачем оставаться. Уезжай.
Он уехал. Бывало, что уезжали и другие, те, кто послабее. А они, основной костяк, оставались, строили город, сажали молодые деревья, встречали пароходы, привозившие оборудование для завода.
И вот теперь с высоты горы он, Половцев, видит кирпичные трубы, слышит ритмичный шум, похожий на биение огромного сердца. Завод - самый большой судостроительный завод страны!...
А как сильно разросся город за эти годы! В то время ни домов, ни улиц ещё не было. Люди ходили по брёвнам, проложенным в ряд на земле, и, шутя, называли себя «охотниками» за высокие непромокаемые сапоги. А вон и главная улица. Половцев помнит её ещё когда она была тонкой чертой на карте, соединявшей заводской район с городским садом. Теперь эта черта стала проспектом. Вон там должен быть клуб моряков, а там - школа, почтовое отделение, Дом пионеров. И большой кинотеатр. Все они давали различные названия этому, тогда ещё не существовавшему кинотеатру. Калитин предлагал назвать его «Северной метелью», он, Половцев, - «Морским простором», а Коля Яснов настаивал на сентиментальном «Водопаде жизни». Ручьёв говорил, как всегда, очень уверенно:
- Его назовут «Советским Севером». Очень правильное название, по-моему.
Странное ощущение охватило Половцева. Он оставил город ещё совсем не законченным: послали на другую стройку, на Урал. И всё-таки теперь, стоя здесь, на горе, среди деревьев сада, он видел и узнавал этот, вероятно, самый молодой город в стране во всём его суровом и в то же время наивном очаровании. И не было ни малейшего чувства отчуждённости, обычного на новом месте. Здесь всё было хорошо знакомое, родное, и каждый камень, каждый дом, каждое дерево хранили следы труда Половцева и его друзей.
В саду бегали дети. Это были здоровые крепыши, непоколебимо уверенные в своей значимости. И удобные дома, и мощёные улицы, и сад на горе они принимали как нечто вполне естественное, само собой разумеющееся.
Половцев задумался и не заметил, как перешагнул через проволоку прямо на траву.
- Товарищ, эй, товарищ! - донёсся до него чей-то окрик.
Он оглянулся. На него сердито смотрела девушка в синей фуфайке и спортивных брюках.
- Простите, - сказал Половцев. - Я задумался.
- У нас по траве ходить нельзя, - смягчившись, пояснила девушка. - Сами подумайте, если мы все начнём ходить по траве, то...
- То, что же получится?... - рассмеялся Половцев. - Так ведь?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.