Твой татусь Фелек
Дорогая Зося! Вот я уже работаю. Начал позавчера и, кажется, работа хорошо повлияет на моё настроение и тем самым на здоровье. От столь продолжительного безделия - ровно четыре года - у меня развилась настолько сильная апатия, что в последнее время она стала меня несколько беспокоить. Комиссия освободила меня от тяжёлых работ, и я теперь подручный у портного; через несколько месяцев научусь шить на машине и надеюсь, что скоро буду зарабатывать столько, что всякая поддержка от родных будет излишней.
Я всё ещё ношу кандалы, но надеюсь, что мой двухлетний кандальный срок поглотится засчитанными мне тремя годами. Впрочем, кандалы не особенно меня беспокоят, надоедает только вечное бряцание. Но к чему человек не привыкает!... Я пишу тебе откровенно, и ты, дорогая, не огорчайся. Я сам спокоен и рассказываю тебе всё это без тени жалобы и печали. Я спокоен, в душе уверенность, что мы увидимся и будем вместе...
Милая Зося моя! Вот уже пришёл последний день и 16-го года и хотя не видно ещё конца войны, однако мы всё ближе и ближе ко дню нашей встречи и ко дню нашей радости. Я так уверен в этом, что, кажется, мог бы ждать спокойно изо дня в день - бесконечно долго. Что даст нам 17-й год, мы не знаем, но знаем, что душевные силы наши сохранятся - а ведь это самое важное. Я тоскую, что должен один пережить это время, что нет со мной Ясика, что не вижу его развивающейся жизни, складывающегося характера. Мыслью я с вами; я так уверен, что вернусь, - и тоска моя не даёт мне боли. Ясик всё растёт, скоро ведь уже будет учиться. Пусть только будет здоровым, солнышко наше. У меня жизнь всё та же, кандалы только сняли, чтобы удобнее было работать. Работа не утомляет меня; до сих пор она даже укрепляла и мускулы и нервы.
... Передо мною открытка Ясика, раскрашенная им, и слова его ко мне, мысли, чувства и улыбка. С какой радостью я с тобой, милый мой, пускал бы в воздух мыльные пузыри, чтобы они, радужные и прекрасные, носились легко и плавно по воздуху и мы следили бы за ними, задрав головы и поддувая, чтобы они не упали. И я думаю о том, что, когда ты подрастёшь, будешь большим и сильным, мы научимся сами летать на аэроплане и полетим, как птицы, к высоким горам, к облакам на небе - а под нами будут сёла и города, поля и леса, долины и реки, озёра и моря - весь прекрасный мир. И солнце будет над нами, а мы будем лететь. Ясик мой, не огорчайся, что я теперь не с тобой, иначе не может быть; я люблю тебя, и ты - радость моя, хотя я тебя вижу только во сне и в мыслях...
Я так редко пишу лишь потому, что жизнь здесь настолько серая и однообразная и столь долго уже тянется, что и мысли мои стали бесформенны, слишком расплывчаты и общи. Состояние полусна, полуяви. Мелочи приносят быструю смену настроений, но я им не придаю никакого значения, ведь только в настоящей жизни можно проявить себя, узнать настоящие мысли и чувства. Здесь я застыл, а человек, как и всё живое, вечно в движении, вечно в нём что-то умирает и нарождается, каждый момент его - это новая жизнь, проявление скрытых сил и возможностей; жизнь текуча, и в этом её красота. Всякое желание или попытка остановить её, увековечить момент счастья или несчастья - это смерть для жизни, это - рабство. Поэтому я отворачиваюсь теперь от своей жизни - стоячего болота, - и не хочется мне о ней писать и расписывать. Теперь я дремлю, как медведь зимой в своей берлоге, осталась только ясная мысль, что весна придёт и тогда перестану сосать свою лапу и все оставшиеся в душе и теле силы проявятся. Буду жить...
Февральская революция освободила Феликса Эдмундовича Дзержинского из тюрьмы, и он сразу окунулся в свою стихию - в революционную борьбу.
Я нахожусь в огне борьбы. Жизнь солдата, у которого нет отдыха, ибо он должен спасать наш дом. Некогда думать о своих и себе. Работа и борьба адская. Но сердце моё в этой борьбе осталось живым, тем же самым, каким оно было и раньше. Всё моё время - это одно непрерывное действие, чтобы устоять на посту до конца...
Мысль моя заставляет меня быть беспощадным, и во мне твёрдая воля идти за мыслью до конца...
Кольцо врагов сжимает нас всё сильнее и сильнее, приближаясь к сердцу... Борьба захватывает, втягивает, и я не думаю о своём будущем. Каждый день заставляет нас прибегать ко всё более решительным мерам. Сейчас предстал пред нами величайший наш враг - настоящий голод. Для того, чтобы получить хлеб, надо его отнять у тех, у кого он имеется, и передать тем, у которых его нет... Гражданская война должна разгореться до небывалых размеров. Я выдвинут на пост передовой линии огня, и моя воля - бороться и смотреть открытыми глазами на всю опасность грозного положения...
Физически я устал, но держусь нервами, и чуждо мне уныние. Почти совсем не выхожу из моего кабинета - здесь работаю, тут же в углу, за ширмой, стоит моя кровать. В Москве я нахожусь уже несколько месяцев. Адрес мой: Большая Лубянка, 11.
В постоянной горячке я не могу сегодня сосредоточиться, анализировать и рассказывать. Мы - солдаты на боевом посту. И я живу тем, что передо мною, ибо это требует сугубого внимания и бдительности, чтобы одержать победу. Моя воля - победить, и, несмотря на то, что весьма редко можно видеть улыбку на моём лице, я уверен в победе той идеи и движения, в котором я живу и работаю.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Из воспоминаний о Б. В. Щукине