Драгоценные клочки

«2 - го ноября, вследствие одного разговора, Вы имели с г - ном вашим сыном совещание, где было решено нанести окончательный удар.

Вами было составлено анонимное письмо и 4 - го я получил три экземпляра» и т. д. Выражение «знал, чего мне держаться» (в клочках приведено выше) написано взамен первоначального конца всего этого отдела: Пушкин зачеркнул здесь целую строку. Не просто зачеркнул, а еще и старательно зачертил колечками. Судя по этому, фраза заключала что - то очень откровенное. Здесь Пушкин, очевидно, резюмировал результаты своих розысков, свое обвинение против составителя подлого пасквиля. Чего только я ни делал, чтобы разгадать эту вымаранную строку, может быть, самую важную, во всяком случае, самую откровенную на взгляд Пушкина!

Я старался напасть на след оригиналов, бывших в распоряжении Семевского. Все розыски были безрезультатны. Сын покойного пушкиниста Б. Л. Модзалевского, молодой пушкинист Л. Б. Модзалевский, нашел, однако, по моей просьбе, в одной из записных книжек своего отца фамилию инженера Макарова, который, по его словам, приобрел эти оригиналы. Я рискнул перебрать всех Макаровых по «Всему Ленинграду». И вот звоню по телефону и спрашиваю Ивана Петровича Макарова. Он у телефона.

Я объясняю, в чем дело, и, ссылаясь на покойного Модзалевского, говорю, что у него должны быть эти драгоценные клочки. С трепетом жду ответа. После некоторого молчания голос произносит:

- Если вы действительно работаете над этим, то потрудитесь приехать ко мне.

И я еду. Милейший Иван Петрович вынимает из шкафа и кладет передо мной папку с надписью «Редакция «Русской старины». В. И. Семевский. Подлинное письмо А. С. Пушкина Геккерну». Я бережно раскрываю папку. И вот они - мои клочки - клочки голубоватой почтовой бумаги большого формата, с золотым обрезом, склеенные вместе, - все, которые воспроизведены были в «Русской старине» пятьдесят лет назад. Мне хорошо знакома в них каждая буква, каждая черточка: ведь я работал над ними полгода!...

Благодаря оригиналам я мог дополнить свое чтение расшифровкой карандашных поправок, уточнить орфографию Пушкина и, наконец. получить подтверждение некоторым своим догадкам.

Я занялся, конечно, особенно ревностно расшифровкой замаранной строки, над которой бился столько времени. Однако все мои старания оставались тщетными.

Последняя страница письма представляла также немало затруднений. Здесь опять отсутствовал ряд полустрок, которые приходилось восполнять, руководясь следами букв, размером пробелов и общим смыслом фразы. Вот эта страница:

«Теперь я прихожу к цели моего письма. Быть может хотите вы знать, что помешало мне до настоящего времени опозорить вас в глазах нашего и вашего дворов. Я вам скажу. Я добр, непосредственен, снисходителен к людям, но сердце мое чувствительно в отношении чести. Дуэли мне уже недостаточно, предупреждаю вас (нет), и каков бы ни был ее исход, я не сочту себя довольно отомщенным ни срамом, который навлечет на себя ею (г - ч ваш сын, ни женитьбой его, которая будет иметь вид отличной шутки - что меня весьма мало стесняет), ни наконец этим письмом, которое я имею честь вам писать и копию которого я сохраню для моего собственного употребления. Я хочу, чтобы вы дали себе труд сами подыскать основания, которые были бы достаточны, чтобы побудить меня не плюнуть вам в лицо и уничтожить самый след этого подлого дела».

В составе пушкинских бумаг, собранных академиком Майковым и переданных из архива Академии наук в Пушкинский дом в 1929 году, числилось одиннадцать клочков чернового письма Пушкина к Бенкендорфу от 21 ноября 1836 года. В письме этом, как уже упомянуто, поэт обвинял голландского посланника в составлении пасквиля. Шесть клочков из числа одиннадцати были прочтены пятнадцать лет назад, но прочтены неверно, неполно и без попытки восстановления пробелов. С помощью беловой редакции этого письма, тщательно используя каждую сохранившуюся черточку, взвешивая все требования контекста и возможности заполнения пробелов, мне удалось восстановить полностью и с совершенной достоверностью я этот текст.

Между прочим, я расшифровал фразу: «4 - го ноября после одного собрания я получил три экземпляра анонимного письма, оскорбительного для чести моей жены и моей». Естественно связать это «собрание» - бал или раут - с датой сообщения Дантесом Геккерну новости о подозрениях Пушкина и страхах его жены. Очевидно, 2 ноября (или накануне) произошло что - то, послужившее поводом к составлению пасквиля. Другой существенной находкой оказалось, что в черновике Пушкин обвинял в составлении пасквиля не только Геккерна, но и Дантеса. Это объясняет, почему Пушкин не отказался стреляться с Дантесом из - за своего письма к Геккерну.

Эти шесть обрывков не исчерпывали всего состава майковских клочков. Остальные оказались обрывками черновиков письма Пушкина к Геккерну. Два из них писаны карандашом, три - пером и, очевидно, принадлежали двум различным листкам. Вычитать из них что - либо связное было невозможно. Но спустя год еще несколько клочков - тоже частью карандашных, частью чернильных - подарены были Пушкинскому дому К. Я. Гротом. Это уже давало надежду на некоторый успех. Судя по всему, эти карандашные клочки были черновиком последней части окончательной (январской) редакции письма Пушкина к Геккерну. Текст этих клочков удалось восстановить полностью. Пушкин здесь писал между прочим: «Вы спросите меня, что помешало мне вас опозорить (вас погубить) пред лицом нашего двора и вашего, и погубить вас в глазах общества, как я имел к тому возможность и намерение. Я поставил вас в положение, которое мстит за меня лучше, чем вы воображаете. Я согласен еще оставить так эту историю - что я беру на себя и проч., - но нужно, я это повторяю, чтобы все отношения между вашей семьей и моей были отныне порваны».

Здесь Пушкин, вероятно, имеет в виду свое заявление Бенкендорфу, т.е. царю, о составлении голландским посланником подлого пасквиля с намеком на Николая I. Любопытна также фраза:

«Я не хочу, чтобы бессердечный негодяй, г - н ваш сын, после всего, что произошло, смел обращаться к моей жене и представлять ей жалкое поведение свое как жертву имени...» Последнее слово зачеркнуто, и фраза не дописана. Вероятно, Пушкин хотел сказать «имени, священного для него», т. е. имени Николая I. Если бы дело шло об ограждении имени Н. Н. Пушкиной от светских сплетен, то незачем было бы Пушкину говорить об этом обиняком.

Чернильные клочки представляют обрывки нескольких листков, исписанных только с одной стороны и слитком разрозненных, чтобы прочитать в них что - либо связное, тем более что они сильно перемараны.

Однако и здесь удается расшифровать очень существенные признания Пушнина. Фраза «роль, которую играли вы трое» включает в подлую интригу, кроме Геккерна и Дантеса, еще и Е. Н. Гончарову, сестру Н. Н. Пушкиной, вышедшую 10 января 1836 года замуж за Дантеса. Другой обрывок говорит, по-видимому, о письме Дантеса Пушкину, в котором Дантес жалуется на отношение к нему поэта, вынуждающее его думать об отъезде из России... В связи с упоминанием «императора» и «правительства» это проливает новый свет на период с ноября по январь, о котором ничего определенного не известно. Очевидно, Геккерн и Дантес прибегали к ряду маневров, чтобы выпутаться из непонятного положения, в которое поставил их Пушкин, и последний все время находился в состоянии более или менее открытой борьбы с ними.

Что же дала в результате моя работа по расшифровке и восстановлению клочков всех этих писем? Во - первых, мы получили, наконец, подлинное письмо Пушкина к Геккерну в его первоначальной редакции - то самое, которое Пушкин прочел Соллогубу 21 ноября 1836 года. Оно важно своей откровенностью (сравнительно с окончательной январской редакцией). В частности, оно заключает обвинение Геккерна и Дантеса в составлении пасквиля, явившегося завязкой всей драмы гибели Пушкина. Теперь оно проливает новый свет на это темное дело. Мы понимаем, наконец, назначение посланного в январе письма к Геккерну, которое оставалось до сих пор загадкой. Ведь роман Н. Н. Пушкиной с Дантесом не был главным моментом драмы, не был прямой причиной гибели поэта: драма создана была гнусной интригой, распространением сплетни о связи жены поэта с царем. Не какая - то вспышка ревности Пушкина к Дантесу - через две недели после свадьбы последнего с сестрой жены поэта - побудила Пушкина написать письмо к приемному отцу Дантеса. Нет, это была месть Пушкина Геккерну как инициатору интриги и составителю пасквиля, месть, которую он задумал тогда же, в ноябре, но вынужден был отложить и поневоле сделать менее громкой.

Изучение текста этого замечательного послания по обнаруженным мной клочкам обоих экземпляров Семевского и черновиков Майкова и Грота ясно показывает, что Пушкин несколько раз писал и переписывал это письмо, в зависимости от положения вещей. Мы можем теперь проследить за ходом борьбы, которую вел Пушкин против Геккерна и Дантеса с ноября по январь.

Наконец, мы получаем представление о том, почему Пушкин заподозрил Геккерна в составлении пасквиля. Что - то действительно произошло на каком - то собрании (придворном) 2 ноября или накануне, что вызвало какие - то подозрения Пушкина. И если 4 - го он получил пасквиль, то ему нетрудно было догадаться, кто мог узнать так скоро о том, что происходило у него в доме: что он подозревает интригу, что жена это знает, боится и растерянна. Только Дантес мог узнать все это от самой жены поэта. Значит, Дантес или, вернее, Геккерн - автор пасквиля. По-видимому, так рассуждал Пушкин. Прав ли он был в своем убеждении, мы еще не можем решить. Много даст, конечно, прочтение зачеркнутой Пушкиным фразы. Во всяком случае мы располагаем теперь важнейшим документом следствия, довести которое до конца является долгом советского пушкиноведение перед историей.