Прошло сорок лет со дня смерти великого русского писателя Антона Павловича Чехова.

Он умер сравнительно молодым - 44 лет, в расцвете творческих сил, оставив много незавершённых замыслов.

Быть может, ни у одного из русских классиков начало литературной деятельности не расходилось так резко с конечными результатами, как у Чехова. Невольно сопоставляешь скромные начинания А. П. Чехова с позднейшим беспримерным успехом его произведений, ставших достоянием всего читающего мира и обессмертивших навеки его имя.

Предшественники Чехова - Достоевский, Тургенев, Лев Толстой - вошли в «большую» литературу сразу же после появления своих первых вещей - после «Бедных людей», «Записок охотника», «Детства и отрочества». Чехову, прежде чем перейти к подлинно художественному творчеству, пришлось выдержать многолетний и опасный искус литературной подёнщины в роли «газетчика по смешной части». Медленно и неуклонно пробивал он себе дорогу из недр мелкой юмористической журналистики к настоящей литературе.

Впоследствии, уже достигнув широкой известности, Чехов писал, касаясь вопроса о том, что необходимо писателю: «Нужна возмужалость - это раз; во - вторых, необходимо чувство личной свободы, а это чувство стало разгораться во мне только недавно... Что писатели - дворяне брали у природы даром, то разночинцы покупают ценою молодости». (Напомним, что дед Чехова был крепостным крестьянином).

Литературные начинания А. П. Чехова относятся к годам жесточайшей политической реакции, наступившей после разгрома народовольческого движения и казни его вождей в 1881 году. Сатира, зажатая в цензурные клещи, поневоле перерождалась в мелкотравчатую юмористику. Двадцатилетний Чехов понимал, что он выступает в неудачное время. «Умно вы сделали, - писал он одному из старших литераторов, - что родились раньше меня, когда легче и дышалось и писалось».

С 1880 года в юмористических журналах «Стрекоза», «Будильник», «Зритель», «Осколки», ублажавших главным образом незатейливые вкусы обывателей, стали появляться короткие, смешные рассказы, меткие пародии, маленькие фельетоны, подписанные псевдонимами «Антоша Чехонте» (прозвище, которое дали Антону Павловичу в таганрогской гимназии), «Брат моего брата», «Человек без селезёнки» и др.

Так начался для Чехова шестилетний период «шатания» по редакциям мелких журналов и газет. Он занялся литературной работой, по его словам, почти шутя, смотрел на неё отчасти как на забаву, отчасти как на средство содержать семью и закончить медицинский факультет.

Антоша Чехонте писал с необычайной лёгкостью и сознавался, что не помнит ни одного рассказа, над которым он трудился бы более суток. Насколько зрелый Чехов свято чтил мастерство художника, настолько легкомысленно относился Антоша Чехонте к своему удивительному таланту и к своей работе. «Как репортёры пишут свои заметки о пожарах, так я писал свои рассказы: машинально, полубессознательно, ни мало не заботясь ни о читателе, ни о самом себе».

Однако дарование стихийно прорывалось в любом пустяке, в шаржах, в гротесках, в набросках, выходивших из - под его пера. За мнимой лёгкостью и внешней беззаботностью уже угадывалось в нём что - то глубокое, чему предстояло развернуться впоследствии.

Первым из крупных писателей почувствовал это 65 - летний Григорович, который, не зная лично Чехова, написал ему в 1886 году письмо, полное горячего одобрения. В этом письме, поразившем Чехова «как молния», Григорович поставил перед молодым писателем, привыкшим «считать свой дар ничтожным», три условия уважение к собственному таланту; отказ от срочной работы; бережное отношение к впечатлениям, которые понадобятся для обдуманного труда.

Маститый беллетрист сумел по первым блёсткам чеховской прозы угадать всё её своеобразие, пластичность и лаконизм, замечательную верность в описаниях природы и в изображении действующих лиц, мастерство психологического анализа, - словом, всё то, что развернулось по - настоящему в зрелых произведениях Чехова.

Непрерывно возраставший успех, приглашение сотрудничать в солидных изданиях, высокая оценка Григоровича - всё это подсказывало Чехову, что от «мелких работишек» нужно переходить к крупным, полновесным вещам.

Антон Павлович понимал, что за горячим одобрением должна последовать проверка его «литературной платёжеспособности». Теперь «мелочь» и «пустяки» должны были решительно уступить место таким значительным произведениям, как «Тина», «Кошмар», «Святой ночью» и др. Неожиданный для самого Чехова успех повлёк за собой много незнаемых им до этого трудностей. Прежде он писал, «стараясь не потратить на рассказы образов и картин», которые были ему дороги и которые он «тщательно прятал». Теперь ему предстояло раскрыть эти заветные тайники и критическое отношение к себе обострилось.

Работа стала волнующей и нервной. Слова «робею» и «боюсь» не сходят со страниц его писем, в которых он рассказывает о работе над повестями в этот переломный период, затянувшийся на несколько лет и внесший немало тревожных колебаний в творческую деятельность Чехова. Насколько легко и быстро писались маленькие рассказы, настолько медленно и напряжённо протекала работа над повестями «Степь», «Огни», «Именины», «Скучная история», последовавшими за циклом новелл. Он стал писать, «люто марая» и шлифуя каждую фразу. Он перестраивал и до неузнаваемости изменял композицию своих произведений, остерегаясь более всего длиннот и ненужных подробностей.

«У меня в прошлом много ошибок, а где ошибки, там и опыт», - писал Чехов в 1889 году. Действительно, его прежняя многолетняя работа в газетах и юмористических изданиях имела и свои положительные стороны. В частности она помогла Чехову выработать и довести до совершенства столь характерную для его зрелых произведений лаконичность («Умею коротко говорить о длинных предметах»).

От вынужденной краткости Чехов пришёл к основному закону всякого истинного произведения искусства - к удалению всего лишнего. «Ведь сделать из мрамора лицо, это значит удалить из этого куска то, что не есть лицо». Так рождались тот лаконизм, та пленительная простота и та предельная насыщенность, которые делают чеховскую прозу похожей на стихи.

Своеобразие его мастерства в полной мере сказалось уже в первом большом произведении «Степь», которым он дебютировал в толстом журнале. Казалось, что писатель увидел никем не видимые прежде оттенки, подслушал никем не слышимые звуки, перенёс на страницы своей повести всё очарование степного пейзажа и с поразительным реализмом нарисовал будничную жизнь людей, заброшенных в бескрайние степные просторы, проникновенно показал, как обогащается и зреет душа мальчика Егорушки, перед которым впервые раскрылся в длительном путешествии по степям целый мир.

В повести «Степь» Чехов отвёл большое место пейзажу, но центр тяжести её был не в этом, а в затаённом, глубоком чувстве любви к родной земле и к её людям.

«Едешь час - другой... Попадается на пути молчаливый старик - курган, или каменная баба, поставленная бог ведает кем и когда, бесшумно пролетит над землёю ночная птица, и мало - помалу на память приходят степные легенды, рассказы встречных, сказки няньки - степнячки и всё то, что сам успел увидеть и постичь душою. И тогда в трескотне насекомых, в подозрительных фигурах и курганах, в голубом небе, в лунном свете, в полёте ночной птицы, - во всём, что видишь и слышишь, начинают чудиться торжество красоты, молодость, расцвет сил и страстная жажда жизни; душа даёт отклик прекрасной, суровой родине и хочет лететь над степью вместе с ночной птицей».

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.