- Лежи, лежи.

Гаврила, готовясь ко сну, сложил в угол пальтишко и пиджачок. Новая мышь появилась под шкафом. Пришел еще один таракан. Погасла свеча. Зажгли новую. Закурили.

- У нас, на фронте, - молвил солдат, - тоже все лето один эсерик вертелся. Веселый эсерик, на гармошке играл «Умрем за народ». Ладно, думаем, умрем! А в осень пришел один большевик, давай говорить. Сначала все в сторону залетал: про заводы, про Англию, про ученых. Слушал я день, слушал другой, а потом прожег он меня. Понял я его правду. Ты, сторож, сызмальства наукам обучен, с юности к правде приучен, а мы, люди темные, землю пашем, у нас от правды, брат, в кишках жар, озноб по телу...

- Это ты прав, - отвечал Гаврила, - однако же, надо помыслить, подождать. Сколько лет я правду изыскиваю...

- Так, так, - продолжал солдат. - Хожу я за этим большевиком по митингам, по собраниям. Не отстаю. Вслушиваюсь, вникаю. Жутко, конечно, спервоначалу. Как это так? Войну кончай, офицеров - по шапке, землю - народу, господ - в отставку. Страшно, сторож, несообразно, за селезенку хватает. Сколько мучаешься, покуда поймешь, сколько ночей не спишь! А потом полегчает. Видишь: правильно все. Куда ни кинь - правильно.

- Однако же, - возразил Гаврила, - подумай, деревня...

- Ну, а как поймешь, нет тебе больше покоя. Осточертенеют тебе фабриканты и офицеры. Захочется тебе, брат, жизни счастливой, так захочется, что нет больше сил терпеть. Стоишь ты будто на крыше, и все тебе видно вокруг: попы, буржуи, приказчики, генералы. И ясно видно, так ясно, что обомлеешь весь и в животе мурашки. Застынешь, зажмуриться хочешь, да уж не можешь. Ну плюнули мы на войну. Всей ротой плюнули. Подались в Москву. Надо народ вызволять. Намучились. Баста!

Докурили, зевнули. Расстегнули ремни, уперлись затылками в стену. Тихонько запели:

- Помню, помню, помню я. Как меня мать любила.

И не раз и не два Она мне говорила...

Мыши исчезли, напуганные шумом. Ратник взялся за мясную кость. Гаврила продолжал петь один:

- Не ходи, сыночек мой. Не водись с ворами. Будешь в каторге сидеть. Скован кандалами.

Грохотали пушки.

Солдат, кухарка и сторож тихо пропели, глядя в темный, далекий потолок:

- Я не крал, не воровал. Обожал свободу.

Я на каторгу попал. Потерял свободу...

Раздался громовой скрип.

В коридор, задыхаясь, вбежал инспектор. Он был в шлафроке, в ночных туфлях. Глаза его сверкали. Лицо было заспано. Волосы растре пались.

- Что здесь за театр? - вскричал он, стукнув кулаком по столу. - Что здесь за цирк? Гавриил?

Тогда, натягивая для приличия сапоги, давно уже сброшенные на ночь в угол, Гаврила сказал очень сердито:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.