Жандарм заметил свою ошибку, но не разогнал нас и улыбался, уводя меня в камеру.
6 июля. Сегодня Ганку увезли из X павильона. Проходя мимо моей камеры, она крикнула: «До свидания. Меня уже совсем увозят». Жандарм крикнул: «Молчи, разговаривать нельзя».
7 июля. Ганка все еще здесь Я видел ее на прогулке.
23 июля. Вчера опять заковали 14 человек. Один из них, направляясь в кузницу, горько улыбаясь, сказал провожавшим его: «Последние свободные шаги». Моя соседка Сулима - несчастнейшая женщина, хотя и говорит, что чувствует себя хорошо и поет по целым дням. Ее отец - казнен, мать умерла в тюрьме, один брат в тюрьме в Седлецах, другой в четвертом форту цитадели, и только 14 - летний брат, недавно освобожденный, остался один дома.
26 июля. Ганка сидит в одной камере с женщиной, которую обвиняла в предательстве. По-видимому, она лгала, и теперь я уже не верю, что она вообще не приврала и не преувеличивала, хотя сама очевидно верила в то, что рассказывала.
29 июля. Сегодня но всех камерах закрыли окна и заколотили гвоздями. И опять камера приняла вид гроба: не видно ни неба, ни деревьев, ни ласточек. Даже свежего воздуха лишили. Говорят, что это было вызвано тем, что заключенные переписывались друг с другом, спуская из окон письма на веревке. Говорят также, что вновь назначенный заведующий отказался принять тюрьму, если окна не будут законопачены. Вчера открывание окон было официально разрешено, сегодня они заколочены гвоздями. Тяжело. Кое - кто подумывает о протесте, о борьбе, быть может дело будет доведено и до скандала, но теперь все это уже не поможет: окна будут заколочены.
11 августа. То, что более всего здесь угнетает, с чем заключенные не могут примириться - это таинственность этого здания и жизни в нем, это режим, направленный на то, чтобы каждый знал только то, что относится исключительно к нему и то не все, а как можно меньше. И заключенные всеми силами борются, чтобы сорвать эту завесу таинственности. Это и является причиной, почему заключенные усиленно пишут записки, изыскивают возможности доставить эти записки по адресу, из - за этого они усиленно кашляют на коридоре, поют и свистят в камерах. Создана целая система сигналов. Для записок подыскиваются новые места, когда прежние провалились. Есть заключенные, которые довели до совершенства приемы сношений, полностью поглощены этим и этим только и живут. Их переводят из камеры в камеру, пытаются уговорить, но они продолжают свое дело с прежним увлечением. Если уже все пути преграждены, они во время прогулки или находясь в уборной, подают всевозможные условные знаки. Жандармы, чувствуя, что они в этом бессильны, в конце - концов машут на них рукой и ждут, когда их у везут отсюда. Эти люди знают обо всем. Когда сведений мало, они пополняют их своей собственной фантазией. Отсюда - все эти неверные известия, взятые с воздуха или высосанные из пальца. Но это не вредит. Все пускается в оборот и, как бы там ни было, сила таинственности этого здания подрывается. Но в этом вопросе есть и оборотная сторона. Получилось сообщение, что охранка прислала сюда шесть шпионов и среди заключенных есть провокаторы. Началась слежка. Случалось, что таких лиц разоблачали, но случалось и то, что заподазривали без всяких данных людей совершенно невинных.
Недавно, когда один из арестованных офицеров гулял с одним из новеньких, из окна уборной кто - то крикнул: «Это шпик». Или вот Ганка. Она говорила о двух женщинах, как о предательницах, а после сидела с ними в одной камере и относилась к ним как к товарищам. Создается атмосфера недоверия, которая портит жизнь. Каждый замыкается в себе. А шпионов здесь действительно много. Здесь так часто меняют товарищей по камере, что становится очевидным, что это делается с определенной целью: дать возможность не обнаруженным шпионам разузнать как можно больше.
Несколько дней тому назад я в окно увидел уже разоблаченного провокатора, гуляющего с только что прибывшим из провинции заключенным. Я крикнул в окно: «Товарищ, это такой - то». На другой день они уже вместе не гуляли. Но так же, как я поступил с настоящим провокатором, можно поступить и с ненастоящим. И именно это является источником взаимных подозрений и обвинений. Я сам - лучший пример такой мнительности. Будучи еще на воле, я знал фамилию одной предававшей женщины, мне были известны и некоторые подробности ее предательства. И вот я узнаю, что находящаяся здесь и прекрасно держащаяся близко знает некоторых лиц, которых знала та; что некоторые черты ее характера напоминают ту, - у меня зарождается подозрение, и оно все усиливается, и усиливается. Само собою разумеется, что я ни С кем не поделился своими подозрениями, но я делаю все, чтобы проверить это. Я мог уже раньше сделать, но мне самому стыдно было за себя, за свою подозрительность.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.