- Ну, чего тебе? - спросил он недовольно.

- Дядя Иван, - сказала кухарка, она говорила теперь почтительно и тихо, - дядя Иван, вы хозяин в Грибакине, крестьянин...

- Ну, чего тебе? - спросил Мушкин ласковее.

Она сказала совсем тихо:

- Как же так, чтоб мужика ликвидировать, как же? - И вдруг неожиданно всплеснула руками.

- Милые вы мои, родимые вы мои, - сказала она нараспев, что предвещало близкие слезы. - А я - то гляжу на них, в фуражках, с молоточками, все из себя чистенькие, вежливые и бьется мое сердце, понимает оно, что не для хороших дел они сюда приехали.

- Бьется мое сердце, - повторила она уже со слезами, - и все оно чует. Каждый день, каждый день оно чует, бедное сердце мое.

Ей стало почему - то очень жаль себя. Вспомнилась грибакинская ее вдовья изба, теперь заколоченная. Лапоть, брошенный в углу в пыли, в запустенье, представился почему - то. И луч от трещины в стене, брошенный рядом с лаптем, в заколоченной избе, представился также. Вспомнился колодец грибакинский и темные тропочки от него, по снегу во все стороны. И еще что - то такое вспомнилось, что ни к тропочкам этим, ни к колодцу отношения не имело, но было ужасно каким быстрым, своим и жалостливым. Она даже не поняла сразу, что же это такое. Но тут же ощутила, что это непонятное крепко связано с тем самым в ее избе местом, где стоял когда - то деревянный ящик, покрытый салфеткой, на котором зеленело каменное яйцо, разложены были фарфоровые обломки, живые цветы и мертвые фотографии. Она плакала. Она понимала, что это больше уже никогда не вернется.

- Ладно, ты, - сказал Мушкин, - ладно.

- Лапают, - произнесла она сквозь слезы. - Каждый норовит. Все из себя чистенькие, фуражки с молоточками... Я говорю - оставьте, как вам не стыдно, имеете хорошее образование. А они...

- Ладно, ты, - повторил Мушкин и пошел крупным шагом в Грибакино.

В избе его было тихо и душно. Темнело. Он зажег лампу. Тени пошли по стене и, не уместившись, полезли на потолок. Тени сбросили таракана с потолка. Таракан пополз по столу. Мушкин хотел хлопнуть его, но промахнулся, а вместо таракана захватил остаточек колбасы, пупырышек с веревкой. К веревке была привязана теперь длинная мочала. - Играют, - подумал он про детей, - играют и забавляются, - и ему стало жалко своих детей. Он оборвал мочалу, потом веревку и пупырышек выкинул в окно. Окно было черное и глубокое. В это окно можно было выкинуть миллионы пупырышек, миллионы веревочек и все равно не наполнить было бы темноты. И притом здесь дело совсем не в темноте и не в окне.

- А в чем же здесь дело? - спросил себя Мушкин, но ответить не смог.

Он пошел в совхоз. В доме, где помещался клуб, горели огни. Собственно клуба еще не было. Он был не готов, но красная материя и огни делали этот дом торжественным. Народу собралось много. Скамеек не хватило для всех. Мушкин протискивался вперед.

- Куда ты? - спросила его с неудовольствием незнакомая женщина. - Впереди всех хочешь быть...

- Садитесь, дядя Иван, - сказала Марья, прижимаясь к незнакомой женщине и освобождая место на лавке подле себя. Тут же пояснила незнакомой женщине: - Наш грибакинский хозяин, самостоятельный человек. Мыслями очень мучается.

Оратор ходил по сцене и говорил:

- Октябрь - это вопрос буржуазии, всей мировой буржуазии...

- И местной, - крикнул чей - то голос. - Просим не забывать.

Марья с презрением поглядела на кричавшего.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.