Перекоп взят

опубликовано в номере №169-170, октябрь 1930
  • В закладки
  • Вставить в блог

Память об этих десяти тысячах красных героев, легших у входов в Крым за рабочее и крестьянское дело, должна быть вечно светла и жива в сознании всех трудящихся. Если нам теперь легче, если мы, наконец, окончательно закрепили торжество труда не только на военном, но и на хозяйственном фронте, то не забудем, что этим мы в значительной мере обязаны героям Перекопа и Чонгара. Их незабвенной памяти посвящаю эти строки и перед ними склоняюсь обнаженной головой.

Октябрьская революции, Харьков, ноябрь 1922 г.

Не сумев руководить заводской организацией, он разлагал ячейку штамповочного цеха, в который его послали. Там даже собраний не было, и комсомольцы подавали заявления об исключении их из комсомола. Комитет распустил бюро цеховой ячейки и назначил там досрочные перевыборы.

А Вячеслов и теперь работает в штамповочном цехе. Он стал угрюмым, замкнутым, но хитрость по-прежнему скрыта в складках его век. Он не признавал своей вины, но и не обжаловал решения об его исключении. Иные удивляются этому, но он, подымая брови, с тонкой иронией замечает:

- Чего ж мне обжаловать? Я не пойду против решения масс...

Он совсем стушевался в заводе, его нигде не видно. ТРАМ не работает - такова участь всех организаций, в которых состоит Вячеслов. Он сидит дома и мечтает. И ест пироги. Румяные пироги с мясом? Или с капустой?..

Выстрел прозвучал в июле, когда Вячеслов развивал свои правые теории.

Бурак... Такая пышная русая шевелюра, такие мягкие очертания лица, такие задумчивые большие глаза и такая прозаическая фамилия Бурак...

Итак, в теплую июльскую ночь Федя Ремизов, бывший комсомолец, молодой рабочий, запер на ключ комнату, стал перед зеркалом в позу, приставил к виску револьвер и выстрелил. Пуля прошла на вылет, от виска к выбритому и напудренному затылку.

Тогда и явился Бурак, товарищ самоубийцы. Он все время дежурил у гроба и произнес на могиле прочувственную речь. Бурак видимо долго готовился к этой речи. Его голос дрожал, а светлая грива часто вздрагивала.

- Выстрел это - не случайный выстрел, - вдохновенно начал Бурак. - Он говорит о том, что те задачи, которые поставлены перед молодежью партией и комсомолом, - но актуальные задачи. Молодежь разочаровалась в нашем строительстве. Почему Ремизов не хотел вести общественной работы? Потому что она производственную молодежь не интересует, потому что нам не создают удовлетворительных условий.

Так говорил молодой оппортунист, воспользовавшись смертью своего товарища. Собравшиеся на похороны слушали и возмущались наглому выступлению.

- Бурак... Бурак... Постойте, да не тот ли это Бурак?

- Ну конечно тот самый! Бывший секретарь комсомольской ячейки ФЗУ. Его исключили из комсомола за развал ячейки.

Так вот кто такой Бурак! Этот самый Бурак, бывший секретарь - администратор, который так щедро наделял всех комсомольцев выговорами, который в ФЗУ сам себя премировал как лучшего ученика. А ячейка рассыпалась...

Бурак - тонкая натура. Ему быть бы в Голливуде киноартистом. Он ведь хвалился.

- Я был на приеме у Малиновской... Бурак и Ремизов сильно дружили Они всегда вместе мечтательно бродили по тесным улицам и по свободным полям, любовались небом и тихо шептали:

- Скучно на свете... Покончим самоубийством...

- Покончим самоубийством!...

Но Бурак определенно рисовался, позировал, а Ремизов - впечатлительный юноша - был под его влиянием и серьезно думал о самоубийстве. И когда однажды Бурак уехал. Федя убил себя.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 8-м номере читайте о нашем гениальном ученом Михаиле Васильевиче Ломоносове, об одном   любопытном эпизоде из далеких времен, когда русский фрегат «Паллада»  под командованием Ивана Семеновича Унковского оказался у берегов Австралии, о  музе, соратнице, любящей жене поэта Андрея Вознесенского, отметившей в этом году столетний юбилей, остросюжетный роман Андрея Дышева «Троянская лошадка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Язык Ленина

Письмо из Берлина