- Майкова, - окликнул ее в это время Бондарчук. - Шура, есть дело... Опять затевается пьяная лавочка у Гурьева. Пора наконец их одернуть.
В это же самое время Крылов подошел с другой стороны к двери. У него не все было спокойно на душе. Он чувствовал, что нужно сейчас же все исправить, повернуть на правильную линию, иначе будет поздно. Но в ту же минуту, как только он взялся за дверную ручку, все старые обиды вспомнились ему. И стыд, горчайший стыд! Как он войдет опять в этот клуб, какими глазами посмотрят на него, когда он первый, как бы извиняясь, подойдет к Шуре.
Мягкие, белые хлопья снега таяли на его протянутой, горячей руке. Крылов отнял руку и ушел.
Шура в маленькой комнате шахматного кружка уже совещалась с Бондарчуком, как бы осрамить устроителей «детского крика».
«Детский крик» был в полном разгаре, когда Крылов вошел в комнату Гурьева. Увы, здесь не было ни лужайки, ни хоровода. На длинном, непокрытом столе стояли две четверти водки, тарелки с огурцами, хлеб и соль.
Лешка Потрясаев дирижировал пустой бутылкой, сам же изображая и хор. Гурьев пил водку и целовался с пьяной женой. Эта могучая женщина сейчас была полна нежности и благоволения.
К Крылову протягивали с разных сторон стаканы, какие - то чашки с отбитыми ручками, даже отмытую и налитую водкой чернильницу. Крылов вспомнил, что с самого утра еще ничего не ел. Он тряхнул головой, взял у Лешки из рук стакан и выпил, не закусывая.
В голове сразу пошел гул. Ноги стали легкими, не своими. Все предметы сделались очень ясными, резко очерченными, но маленькими, как будто он рассматривал их в бинокль, поставленный на уменьшение. После второго стакана все, что сначала показалось ему противным, грязным и нехорошим, сделалось обыкновенным, привычным.
Крылов заводил граммофон, пел вместе со всеми «Дубинушку», целовал старую обмякшую женщину Прасковью Захаровну и хохотал, слушая непристойные сказки Потрясаева.
Шура и Бондарчук разработали целый план налета на «детский крик». Сперва забраться к Лешке Потрясаеву и забрать его фотоаппарат. Бондарчук, как председатель фотокружка, умел снимать. Он должен был держать аппарат наготове, а Шура неожиданно открыть дверь гурьевской комнаты. Вспыхнет магний, и «детский крик» будет увековечен. Забавнее всего будет то, что для этой, цели послужит собственный аппарат Потрясаева.
Никаких затруднений не предвиделось. Разведчик, комсомолец Вьюрков, недавно переведенный из пионеров, донес, что двери у Гурьева настежь, а хозяева и гости на четвереньках выходят освежаться в коридор. Проникнуть и заснять кутящую компанию - дело одной минуты. За аппаратом Шура зашла как к себе домой, она знала, в какую щелку Лешка и Крылов прятали ключ.
На вечерке между тем опьянение возрастало. Потрясаев стоял уже на коленях перед собственной калошей и объяснялся ей в любви.
- Детка, моя, дорогая, - говорил он, сюсюкая, - родненькая моя, пожалей ты меня, пожалуйста! Все люди как люди, все парами ходят, а меня никто не обнимет, не поцелует, к груди не прижмет! - Он нежно поднял калошу и поцеловал.
(Продолжение следует)
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.