- Посмотришь в стенгазе, живо вспомнишь. Страдать - то вместе, - ехидно подкатился Лешка.
- Жменя, - сказал он, - памирский осел, я же тебя предупреждал, я же тебе говорил: бухгалтер, красавец, тенор, черт возьми, и тот зашился. Ведь это она тебя ловила, да и нас прихватила.
- Ну, если так, - Крылов сжал кулаки. Его забрала злейшая обида. Так нечестно воспользоваться минутной слабостью! И зачем же? Чтобы его лишить авторитета, чтобы легче забрать под каблук! Так вот она какая! А еще разводила разные сантиментальное... Нарвался!»
- Вот что, - оказал Крылов спокойно, - инцидент будет улажен.
Оба товарища по несчастью отправились на фабрику. В цехе Крылов отошел в дальний угол, к самому концу машины, туда, где переставляли листы с печением с транспортера в печь. Потрясаев стал рядом с ним.
- Шура, поди на минуточку. Шура подошла.
- Вот что, Шура, - сказал Крылов без обиняков, - вернешь фотографию?
- Шурочка, раскаетесь, - добавил Потрясаев свистящими шепотом.
Шура повернулась и пошла от них.
- Ах, так! Ну, погоди же! - глаза Крылова сделались круглыми и блестящими. Он быстрым, точным движением загнул угол железного противня, как загибают страницу книги.
Потрясаев злорадно взглянул в сторону Шуры. Работница Пырьева, подающая листы в печь, ничего не заметила, и машинально поставила противень в печь. Противень с загнутым углом мягко исчез в печи.
Загнутый уголок заставил лист перекоситься - этого было достаточно, чтоб нарушить работу движущегося печного пода. Печения задержались на его ажурной сетке в страшном жару несколькими секундами больше, чем следовало. Пламя и едкий дым ударили из зева печи. Рабочие, зажимая носы и рты, опрометью бросились вон из цеха. В дверях образовалась давка.
Только Шура побежала не к двери, а к печи. Конечно, ничего сделать, ничем помочь она не могла. Но она все - таки кинулась туда, где было пламя, где гуще всего был ядовитый дым.
Крылов видел, как она упала. Он оттолкнул висевшего на нем Потрясаева и, пригнув голову, вломился в коричневую дымовую стену. Дым ел глаза и горло. У самой печи Крылов поднял Шуру и, стиснув зубы, чтоб, не вдохнуть ядовитый угар, тяжело и медленно пошел к выходу.
Подоспевшие пожарные в противогазах перехватили у него его дорогую и ненавистную ношу.
- Я не виновата, - хмуро сказала Шура. - Все подстроено, - она глядела на пол, ей хотелось плакать.
- Подстроено? - изумился директор. - Кто это станет тебе подстраивать!
Стоило Шуре сказать одно слово, и все стало бы ясным, но это слово было «Крылов», и она молчала. И не то, чтобы она боялась выдать его. После всего, что произошло, он этого стоил, но все же она не могла заставить себя произнести это имя. Губы ее не складывались для произнесения его имени.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.