В самом деле, куда это съехал беретик? Галя нащупала его рукой в достала крохотное зеркальце. От волнения она не сообразила, что молодая черноглазая женщина, которая отражается в стекле вагона, - это она и есть, Галина Рыбалкина. Счастье, переполнявшее все ее существо, чудесно преобразило обычное восприятие вещей. Гале казалось, что люди, ехавшие в метро, отлично понимали ее состояние и тоже радовались, пряча улыбки. «Площадь Революции!» - торжественным голосом, тоже словно угадав Галины чувства, объявил из репродуктора невидимый мужчина. Галя, жмурясь от яркого света, шагнула в подземный зал. Ей казалось, что она не идет, а парит над полом. И все последующие дни Галю уже не оставляло это прекрасное ощущение - яркий свет, в котором с предельной ясностью видны все, даже самые далекие очертания... Предъявив впервые мандат делегата съезда, Галя в сотый раз спросила себя: «За что же оказали люди мне такую честь?» И, кажется, поняла: за то, что она точно такая же, как они, с теми же мечтами и мыслями, с теми же чувствами и привычками. Посылая ее принимать новую Программу партии, обсуждать дела, важнее которых нет на земле, они, эти люди, как бы присутствовали на съезде вместе с ней, твердо зная, что все будет так, как они хотят и как положено быть.... Детство Гале выпало трудное. Когда ей было шесть лет, умер отец; а когда исполнилось восемь, началась война. Мать, одна с тремя малыми детьми, крутилась, как могла. Когда же стало совсем голодно, уехала за продуктами куда-то в деревню и... не вернулась. Больше всего боялась Галя, что придется ей переехать в дом к бабке, что жила рядом. Это была богомольная, суровая старуха, всегда сердитая и ненавидевшая девчонок. Галю взял к себе дядя, бабкин сын. Семья дяди тоже была неласковая, старозаветная. Над Галиным пионерским галстуком, над пятерками по математике посмеивались. Было обидно и горько. «Учись, старайся! - грозилась тетка. - Один конец - работать пойдешь...» И работа, о которой всегда говорили со злорадством, казалась унизительной и страшной. «Не пойду, ни за что не пойду на фабрику», - плакала Галя по ночам в подушку и вспоминала стихи, которые любила особенно за то, что их не учили в школе: Ребята гадают загадки, Как ладно и правильно жить: Иди по дорогам негладким И мчись напрямик без оглядки. Как пули, лучи и стрижи... Ей именно так и хотелось - идти прямо и без оглядки. Чтобы меньше зависеть от дядиной семьи, Галя пошла в артель - плела авоськи после уроков. Это получалось у нее неожиданно ловко, так что самой было любо-дорого.

- Вот тебе, Галчонок, и начало ремесла, - говорила ей добродушная толстуха, возглавлявшая артель. - Руки-то у тебя ровно у кружевницы. И головка светлая. А, как говорится, не то дорого, что красного золота, а дорого, что доброго мастерства. Любит народ умелых-то... Сама не замечая этого, Галя бежала от немилого дома к людям - в школу, гимнастический кружок, к толстухе в артель. И люди встречали ее добром за веселый нрав, за толковость, за то, что осталась одна на белом свете. После окончания семилетки все-таки пришлось пойти на фабрику. Первый день, проведенный в цеху, был тяжким и грустным: все гудело, непонятно кружилось, лица у вязальщиц были замкнутые и, как ей показалось, насмешливые. Возвращалась домой уже вечером. Сквозь пальмовые ветви промерзлого трамвайного окошка виден был синий снег с оранжевыми квадратами света. В это время кто-то тихо тронул Галю за плечо. Оглянулась - ее любимая учительница по математике, Александра Петровна.

- Ну, как дела, Галочка? - стряхивая снежинки с воротника, спросила она.

- На фабрику поступила, - как можно спокойнее ответила Галя и вдруг совсем неожиданно для себя уткнулась носом в отвороты пальто Александры Петровны и зарыдала, как малый ребенок: «Шу-ум там, тоска-а...» Гале хотелось сказать, что она мечтала сделать что-нибудь такое замечательное, чтоб всем сразу стало легко и радостно жить, что-нибудь умное сделать. А фабрика выпускает всего-навсего... мужские носки. Но она постеснялась сказать все это Александре Петровне, потому что та могла ее неправильно понять. А Александра Петровна все гладила ее косички и шептала:

- Эх ты, человечек мой глупенький. Мне бы твои пятнадцать лет. Счастья-то у тебя сколько впереди, а ты ревешь... Кто ж тебе мешает?.. Наступила весна, и не успела еще зацвести вишня в маленьком дворике, а Гале уж было смешно и неловко вспоминать сцену в трамвае. Люди на фабрике на самом деле оказались добрыми и хорошими, охотно ей помогали. И наступил день, когда машины открыли перед Галей все свое несложное нутро, и она полюбила их.

- Ишь, смотри, Галинка-то скоро всех нас обгонит, - говорили теперь работницы. - Мал золотник, да дорог. Руки-то у ней и впрямь золотые... Стоят в ряд вязальные машины, сбоку точь-в-точь молочный бидончик с дыркой. Звяк - крышка бидончика откидывается, привет, мол, хозяйка, изволь заправить станок. А вот заправить - это и есть самое трудное. На металлическую гребеночку надо надеть резинку будущего носка: на каждый зубчик одну петельку. На зубчик петельку, на зубчик петельку, и так сто восемьдесят восемь раз. Если один раз промахнешься, спустишь одну петлю - пойдет дырка по всему носку. Называется эта операция «надевка ластика», и требует она от работницы огромной быстроты, ловкости, хорошего зрения. Потом начинается таинственная возня игл, после которой выплескивается из дырки «бидончика» белая пена носка. Теперь его только распялить на руке: нет ли какого дефекта. Кстати, насчет дефектов. Был у Гали такой случай, но это уже позже. Пошла в ГУМ, купить мужу носки. Разворачивает пару, а гам срыв: явное утолщение пряжи. Для постороннего глаза, конечно, вовсе незаметный пустяк, а Галя сразу будто увидела, как это произошло: с боковой бобины, похожей на настольную лампу под белым абажуром, как тончайшая стружка, взвивается нить. И вот соскок... «Не нравится - возьмите другую пару!» - с высокомерной снисходительностью к капризам покупателя сказала продавщица. «Нет-нет, мне именно эту!» И Галя поглубже сунула испорченные носки в сумочку, чтоб никому не попались. Хоть и не своя фабрика, а стыдно. Вскоре в цехе появилась «молния»: «Галина Шинулина встала за шесть машин вместо четырех». Теперь уже Галя оставалась после работы, чтобы показать даже опытным вязальщицам свои приемы. Многодетная, тихая тетя Нюша никак не могла попасть с ней в одну смену, так Галя пришла специально в пересменок.

- Ласковая ты до людей, - растрогалась тогда Нюша. - Муженька бы тебе еще хорошего...

- Ну, вот еще, Нюша, что придумала, - замахала руками Галя, - некогда мне. У нее и вправду не было свободной минутки: то комсомольские дела, то на воскресник людей поднимала. Галю выбрали комсомольским секретарем фабрики. А это, ой, как нелегко быть секретарем такого большого коллектива, к тому же если ты ни за что не потерпишь, чтоб царили в этом коллективе тишь да гладь! Дел каждый день было просто по горло, и дела-то самые разные. Однажды прибежала к ней Таня Тоболова:

- Галя, Сорманову с фабрики увольняют!

- Как увольняют, почему?

- Да должность приемщицы сократили... Увольняют человека. Увольняют потому, что закрывается штатная единица. Галя вспомнила тихую, застенчивую Сорманову и пошла к директору:

- Лев Давидович, что ж это получается? Неужто Сормановой, кроме как приемщицей, и работать некем? У нее среднее образование, ей все поручить можно... Разобрались и, разумеется, оставили девушку на фабрике. Заглянула как-то Галя к кеттелыцицам. Смотрит, во всю стену лозунг пылится: «Дадим за месяц 4 000 пар носков!» А цех давным-давно дает 4 200. Тут же, прямо в перерыв, Галя организовала рейд по наглядной агитации. Выбросили комсомольцы все старье, решили вечером же сделать новые лозунги, диаграммы и монтажн. И так каждый день - одно закончишь, за другое берешься, да еще и своя работа не ждет. Вступив в партию, Галя пошла в восьмой класс школы рабочей молодежи. Соседом ее по парте был темноволосый паренек, токарь с завода имени Ярославского, с виду серьезный и усидчивый. И вот однажды он проводил ее до фабрики - Галя шла в ночную прямо из школы. Ей было смешно и как-то очень приятно смотреть, как Миша несет ее сумочку. Остановились перед вывеской «Чулочная фабрика имени Баумана».

- Здесь и работаешь? Миша спросил так, будто не верил до сих пор, что она может работать вот в таком обычном здании и делать обычные носки.

- Ага... Давай сумочку-то, а то еще опоздаю. Он потоптался нерешительно.

- Давай вместе будем готовиться. Я там по геометрии не все понимаю... Галя кивнула.

- Ты чего-то сегодня вся не своя, - допытывалась напарница. - Как ни посмотрю, улыбаешься сама себе. Уж не влюбилась ли? Да, она полюбила Мишу и вскоре вышла за него замуж. А когда У нее родился Колька, девчата с фабрики принесли цветы, торты и распашонки и все уверяли, что и без нее уже наладили политкружок, и провели воскресник, и будут делать рейд. Матрена Кузьминична, свекровь, все топталась около внука. И стороной зорко наблюдала за невесткой. Много передумала Матрена Кузьминична, хлопоча на кухне, и сказала наконец:

- Ты вот что, Галина, не рвись. Я посижу с хлопчиком-то, досмотрю. Иди, учись: вижу по глазам, извелась по учебе-то. Это раньше считали - добрая кума живет без ума. Да неверно считали. Смотрю, как любят тебя люди, какой тебе почет, сердце радуется. Я-то всю жизнь прожила все к старику своему ближе да к сыночкам. А теперь поняла: к народу надо и нам, бабам, тянуться. Ты уж учись, я досмотрю... Десятый класс она окончила вместе с Мишей, и вместе их сфотографировали тогда в газету. К тому времени Галина Рыбалкина была уже не только одной из лучших работниц в районе, но и членом райкома партии. Недавно в цехе снова появилась «молния»: «Галине Рыбалкиной присвоить звание ударницы коммунистического труда. Годовую программу Рыбалкина выполнила за полгода. Берите пример с нашей лучшей работницы!» - Вот тебе и наш Галчонок, как высоко залетел! - радовались вязальщицы. - Хорошему человеку за славой не бегать: сама к нему придет. И только Галя Рыбалкина, спеша с фабрики к сыну, от сына в библиотеку, так и не догадывалась, что к ней пришла слава. Как-то летом подошла к Гале мастер Чубарова.

- Слушай, Галя, а ведь план-то мы не выполним. Только у меня на участке человек десять не хватает: все в отпуске. Что делать будем? Галя и сама над этим не раз ломала голову: ерунда получается - нехватка рабочих рук временная, а позор будет навечно. В конце недели она собрала коммунистов. Подумали вместе и постановили: выйти на работу в субботу и воскресенье. Комсомол, естественно, их поддержал, и все получилось просто отлично. Этим же летом случилась большая радость: их Сталинский район вышел в социалистическом соревновании на первое место в Москве. Значит, труды не пропали даром. Не зря горячилась Галя во время рейдов, отстаивая самые передовые методы труда. И наконец произошло самое удивительное.... Галя долго не могла понять, чему так аплодирует зал, в котором шла партийная конференция, и почему все смотрят на нее. А поняв, с трудом поверила, что это ее, простую вязальщицу с чулочной фабрики, посылают делегатом на XXII съезд партии. Значит, все эти умные, работящие люди: и математик Александра Петровна, и мастер, научившая ее надевать ластик на гребенку, и секретарь райкома, раскрывший перед ней огромный мир партийной работы, - все они, отдавшие ей кусочек чего-то самого лучшего в себе, должно быть, решили, что все это она приняла правильно и теперь ей очень многое можно доверить. И вот теперь, получив мандат делегата XXII съезда, взволнованная Галя вышла на Красную площадь. Было темно. Над высотным зданием у Москвы-реки горел красный огонь. Деревья в свете прожекторов казались таинственными и хрупкими, как театральные декорации. По улицам катилась шумная людская волна. Страна жила на величайшем подъеме, что не минует ни одного человека. Смех казался звонче, девушки наряднее и взволнованней, площадь по-майски торжественной. Галя огляделась и увидела на противоположной стороне площади своих. Сын стоял, держа отца за руку, как большой, и восторженно смотрел по сторонам. Она помахала Колюшке купленной в Кремле книжкой. А муж помахал ей тетрадками для конспектов: ведь теперь их мама - студентка Бауманского института. Машины с горделивой неторопливостью плыли и плыли между ними, обнюхивая мостовую своими крокодильими носами. Галя вся извелась от нетерпения. Ее пронизывало острое, радостное чувство: она, простая работница, будет принимать Программу строительства коммунизма. «И мчись напрямик без оглядки, как пули, лучи и стрижи...» Нужно было немедленно сказать об этом своим мужчинам. И, не дождавшись светофора, Галя кинулась через дорогу. Постовой хотел свистнуть, но, взглянув в сияющее Галине лицо, понял, видно, откуда она идет, улыбнулся и почтительно ей козырнул.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.