– Расписочку получил? – мирно спросил горбун.
– Получил, спасибо большое –
– Теперь веришь мне на слово?
– Нет, не верю...
Не видел я, как мигнул он Чугунной Роже, и тот сзади ударил меня сложенными вместе кулаками по шее. От такого леща снова я брякнулся на пол и, сплевывая на белые доски красно-черные сгустки, сказал:
– Папаша дорогой, не верю – рви меня на куски... Горбун, задуй1 них» глядя на своего снегового кроля, сказал:
– Люблю я кроличков, божья тварюшка – добрая, благодарная, ласковая. И к смерти готова благостно. А вы, людишки, все суетитесь, гоношите, денег достигаете.
– Засуетишься, пожалуй, – и старался я скорее встать на ноги, чтобы они хоть не топтали меня перед смертью, последнему поруганию не подвергли, и билась во мне мысль, неустанная и громкая, как мое хриплое дыхание: умереть мне надо, как жил – стоя!
– И зря, и зря! Ты бы о душе подумал, – сказал горбун и, еще почесывая у кролика за ухом большим пальцем, взял со стола вилку и мгновенным движением ткнул его в красную дрожащую пуговку носа, и я видел, что проступила только одна крохотная капля крови, и весь этот пушистый, теплый ком жизни вдруг судорожно дернулся, вздрогнул, пискнул еле слышно. И умер.
Горбун поднял его с колен за уши, пустым белым мешком вытянулся зверек в его руке.
– Хорош, – сказал горбун. – Фунтов десять... – Бросил его бабке и прибавил тихо: – Затуши с грибами, – резко крутанулся ко мне, зыркнул глазом воспаленным: – Понял, чего ты стоишь на земле нашей грешной?
– Понял, – кивнул я. – Вот ты завтра и пошли кого-нибудь из своих архаровцев в сберкассу – положить на мое имя деньги. Сорок тысяч. И будут у нас полная любовь и доверие друг к дружке. И послужу тебе на совесть...
– Ну и упрямый же ты осел! – засмеялся белыми деснами горбун. – А на что тебе сберкнижка?
– В ней вся моя надежда, что не пришьете меня потом, как падаль ненужную. Денежки-то эти вам с моей книжки не выдадут. Так водь? А коли Фокса высвободим, они мне еще сгодятся. Да и он сам, даст бог, мне чего-то подкинет. Нет, мне с вами без сберкнижки никак нельзя...
– Черт с тобой, кулацкая морда! – сказал с каким-то облегчением горбун. – Смотреть на твою жадность крестьянскую отвратно.
– Тебе на твоих харчах, может, и отвратно, а я тоже белый хлеб с мясом люблю...
– Цыц, дурак! Ты, Промокашка, завтра к восьми пойдешь в сберкассу, положишь на его имя двадцать пять кусков, пусть подавится ими. Сберкнижку принесешь мне...
– Мне, – подал я голос. – Сберкнижку – мне. Она меня у сердца согреет, когда я в подвал полезу. С ней мне милицейские «пушки» не так страшны будут – знаю, за что рискую...
– Заткнись, – устало сказал горбун. – Время позднее, всем дрыхнуть до утра. Завтра нам силенки понадобятся. В шесть вставать. Кто этого стеречь будет?
Всем спать хотелось, и в этой короткой заминке прозвучал вязкий голос Левченко:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.