Первое мое знакомство с ансамблем «Мэнго» произошло неожиданно, где-то на границе Камчатки и Чукотки. Я тогда должен был взять интервью у знатного оленевода, а мэнговцы летали по пастушеским бригадам со своей концертной программой. Странно было видеть артистов в такой явно не концертной обстановке: огромное заснеженное озеро, окруженное тайгой, несколько меховых палаток, собаки на привязи, стадо оленей... Тогда перед концертом, я успел только спросить: «Откуда вы?» — и услышал: «Мы из Паланы».

Пастухи развели на снегу небольшой костер, поплотнее утоптали вокруг него снег и расселись на распряженных нартах, а из палатки под тревожный ритм бубнов вышла девушка. Язык движений был понятен и прост: в далекие времена молодой пастух и девушка полюбили друг друга, на их пути встал властный и злобный соплеменник. С помощью шамана богач пытается разрушить счастье молодых, но силы правды и справедливости одерживают верх...

Концерт длился часа полтора: старые ритуальные танцы, веселые пляски, песни — и все это на тридцатиградусном морозе! Артисты лишь изредка прятались в палатку отогреть замерзшие руки.

— Они ведь совсем еще ребята, — говорил мне руководитель ансамбля Александр Гиль, когда после концерта и зрители и артисты забрались в палатку на мягкие оленьи шкуры. Сам руководитель, кстати, выглядел едва ли старше своих воспитанников. — Многие еще в школе учатся, — продолжал он, — я их заставляю на гастролях каждый день заниматься науками — представляете, нагрузочка? Все они комсомольцы, часто ездят в районы как комсомольская агитбригада. А им хоть бы что: после любого перелета часами готовы танцевать.

О многом хотел я расспросить еще Сашу Гиля, но за нами прилетел самолет. Летчик поторапливал: надвигалась пурга... Перед отлетом я успел стать свидетелем интересной сценки: несколько молодых мэнговцев устроили с пастухами шуточное соревнование в ловкости. Один человек раскручивал на длинном тонком ремешке, привязанном к шесту, отросток оленьего рога, а спорщики пытались набросить на этот рог петлю — чаут. Сделать это почти так же трудно, как заарканить кончик пропеллера взлетающего самолета. Но с самолетом шутить никто не захотел, а вот рог одному из мэнговцев поймать удалось: я видел уже через иллюминатор, как Саша Гиль беззвучно (руки-то в толстых меховых рукавицах) зааплодировал победителю. В ту же секунду и люди в кухлянках, и палатки, и весь небольшой лагерь оленеводов скрылись во взбитом пропеллером снежном вихре...

Прошло больше года, и однажды в Москве, взглянув на экран телевизора, я увидел что-то до странности знакомое: на сцене один человек в кухлянке раскручивал на шесте веревку с рогом, а другие, ритмично изгибаясь и вскидывая руки, изображали, как бросают аркан — чаут. Неужели «Мэнго»? Я схватил телепрограмму, прочитал: «Заключительный концерт участников Всероссийского смотра художественной самодеятельности». Передача шла из Кремлевского Дворца съездов. Опять я видел темпераментный, со скрытым внутренним напряжением «Вынвыпыль», слышал тревожные крики «Чаек» над штормящим Северным морем, любовался прыжками «Оленей»...

Утром во Дворце съездов я нашел их сразу: уже с эскалатора, ведущего в нижнее фойе, были слышны ритмичные удары бубна. Ансамбль вдруг разросся: человек полтораста готовили какой-то сложный массовый танец. «Веселее, ребятушки, больше радости, больше подъема!» — раздавался знакомый голос. Конечно же, это Гиль...

— Что случилось с ансамблем, откуда этот гигантизм? — спросил я его, когда после репетиции мы устроились в мягких креслах фойе.

Саша удивленно уставился на меня, потом понял, рассмеялся:

— О, я здесь стал калифом на час! Дело в том, что меня уже во время смотра попросили поставить объединенную сюиту всех северных коллективов — таймырского, эвенкского, ямало-ненецкого, чукотского, корякского. Невероятно трудно было за несколько дней срепетировать такой коллектив! А с «Мэнго» все в порядке. Вот завоевали право приехать в Москву. Перед этим смотром были на гастролях в Париже, очень хорошо нас там приняли...

Чтобы связать наконец все воедино — судьбу молодого режиссера и историю созданного им ансамбля, я попросил Сашу рассказать о себе. Родился Гиль в одном из сел под Полтавой. Увлекался танцами. Потом приехал в Полтаву, поступил в театральную студию. Хореографией занимался с наслаждением. Успехи Гиля были настолько очевидны, что уже через год его зачислили в штат балетной труппы. В те годы началась эпопея покорения целинных земель, и Гиль махнул в Казахстан. Он исколесил с концертной бригадой множество целинных дорог и в конце концов стал артистом создававшегося тогда Целиноградского ансамбля под руководством ленинградки Ольги Давыдовны Андреевой, ныне заслуженной артистки РСФСР. Однажды в Москве, в Министерстве культуры, он встретился с камчадалами, познакомились, разговорились. «Перебирайся в наши края, знаешь, сколько у нас ребят? Будешь самостоятельным человеком!» «А что, приеду!» — сказал Гиль. А через неделю из иллюминатора «ИЛа» он уже всматривался в вулканы Камчатки. Его направили в глубь полуострова, в районный центр Палану. С первых шагов Саше повезло: он встретил старейшего камчатского энтузиаста-просветителя, заслуженного деятеля культуры Татьяну Петровну Лукашкину. В кружке, которым она руководила, Гиль впервые увидел, как танцуют корякские дети. Сколько образности, какая свобода движений, какой ритм! Кстати, когда-то в этом поселке собирались на смотры танцоры со всей Камчатки. А занималась с ними ленинградская преподавательница Татьяна Федоровна Петрова-Бытова.

— Я потом много ездил по поселкам, отбирал кандидатов в ансамбль, — продолжает Саша свой рассказ. — Именно тогда я понял: главное — не отрываться от национальной почвы. Первая наша программа состояла из танцевальных номеров. Потом мы решили взяться за балет национального содержания. Им стал «Мэнго», который мы исполняли под аккомпанемент бубнов и народных напевов. С тех пор наш ансамбль так и называется — «Мэнго».

— А что означает это слово?

— Имя девочки... Затем с помощью нашего камчатского композитора Бориса Гофмана поставили второй балет — «Эмэм Кутх». Музыку для него Гофман создал на основе народных мотивов, записанных известным собирателем камчатского фольклора Георгием Пороговым.

Да, за эти годы у «Мэнго» накопился весомый «багаж»: семь лет выступлений, концертов, гастролей. А ребята стали настоящими артистами. Вот Иван Кихляп — подчеркнуто элегантный, сдержанный, четкий. Катя Уркачан, стройная и легкая эвенка, влюбленная в искусство, которая пришла в ансамбль, еще учась в восьмом классе паланской школы. Теперь Катя — ведущая солистка ансамбля, ее вдохновенному, поэтическому танцу аплодировал Париж. Отличным солистом стал Борис Жирков. Он, кстати сказать, еще и художник. Ярко раскрылось дарование Даниила Яганова. В жизни это тихий, скромный паренек. На сцене же — Ойе, национальный герой. Коля Лазарев, Люда Оенвид, Аня Косыгина, Саша Мохнаткин, Иосиф Жуков, Петя Яганов, сестры Люда и Рая Липатовы — все они, ветераны-мэнговцы, комсомольцы и бескорыстные энтузиасты, не мыслят своей жизни без «Мэнго».

Семь лет — это уже история. Ансамбль не просто пользуется успехом, он стал самым любимым танцевальным коллективом на огромном полуострове. Коряки и чукчи, нымыланы и ительмены всегда с радостью встречают «Мэнго» в своих поселках. Каждое выступление ансамбля — это праздник красок, музыки и танцевального мастерства. Не случайно во многих районах полуострова родились по примеру «Мэнго» новые самодеятельные ансамбли, а исполненные мэнговцами танцы стали «законодателями моды» на клубных сценах.

Ансамбль уже вернулся домой, на Камчатку, когда стало известно, что «Мэнго» — один из победителей Всесоюзного фестиваля — в составе советской делегации отправляется на Всемирный фестиваль демократической молодежи в Берлине.

Думаю, что корякский ансамбль будет понят и принят посланцами молодежи всего мира, потому что творчество артистов «Мэнго» современно и самобытно, их восприятие мира радостно и многогранно, потому что сердца мэнговцев бьются в ритме нашего времени, радостно и уверенно.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.