Ему хотелось унести цветок людям, сохранить его живым, не дать загаснуть земной красе, век которой так короток, а увядание так печально...

Судьба человеческая развивается по каким-то неразгаданным закономерностям. Есть в ней какие-то свои сложные движения, своя поступь, свой круг, что ли, по которому дано пройти такому-то и такому-то Ивану или Петру, а вот Фоме или Сидору назначен другой путь.

Молодой парень Николка Кочин становится пастухом и вновь живет на природе и с природой, и дышит ею, и приметливым глазом впитывает цвета и формы растений, откладывая увиденное в сокровенные тайники памяти, чтобы потом, накопив «ума», как с улыбкой говорит он, воспроизвести живую природу: и растения, и птиц, и зверушек — из бросовых сучков и деревяшек, из тряпочек, ваты и ученических красок.

На это уйдут годы, многие годы. Невидимые миру слезы разочарования будут терзать его, как терзают они всех доподлинных художников-страстотерпцев; руки не раз станут опускаться перед таинством мастерицы-природы.

Однажды, работая в знаменитом Дарвинском заповеднике, он сделал болотный багульник и сказал научному работнику-биологу, что нашел какой-то странный багульник, который не пахнет. Тот не поверил, нюхал, выходил из себя, говоря, что это невозможно, просил показать ему то место, где такой багульник произрастает.

Сотрудник хоть и ученый был, но тоже человек и не сразу разгадал обман. Но там же, в заповеднике, на его сизые колокольчики села пчела и стала искать мед. Она могла сесть случайно. Однако пчела перепорхнула на краснопенный кипрей, на гусиный лук, засовываясь внутрь цветков, тыкалась жальцем, искала мед...

Вот и пришла она, та минута, на которую было потрачено столько лет, поисков и труда. Стоял обыкновенный солнечный день. Перед распахнутым окном шумел и сочился смолою обыкновенный сосновый лес. В небе кучерявились обыкновенные белые облака. И еще один человек сотворил еще одно обыкновенное, маленькое чудо!

...Нынешней зимой нам позвонила приятельница из областного Вологодского музея и сказала, чтобы мы посмотрели, обязательно посмотрели выставку искусственных цветов. И я сказал: «Вот еще! — и еще сказал стишками: — И все цветки живые, не из жести, придите и отдайте мне теперь...»

Я не один такой нашелся. Почти все мои знакомые кривили губы, пока не убедились в том, что сперва надо увидеть, потом уж «вот еще!» говорить.

Под низкими белыми сводами старого Вологодского кремля, в небольшой комнатке композиция из тридцати разновидностей диких северных цветов. Тридцать живых картин природы, из которых получилось лето! Только войдешь — у ног твоих, в черной земле, цветет картошка. Матушки мои, до чего хорошо цветет картошка! А тут поляна в розовых часиках лесных гвоздик, с которыми перемешался лаково блестящий курослеп и кисточками шелестит воздушный мятлик; у березового пенька россыпь землянички, и вижу я, как ребятишки глотают слюну, глядя на нее, и тянутся пальцем к голубеющему средь мха гонобобелю; а там, в коричневом кувшине, будто выдолбленном дятлами, качаются радостные, летне сияющие колокольчики, и один из них уж приморился и завял на жаре; россыпь скромненьких цветов медуницы под березой; вот пушица — первый вешний цветок Вологодчины, и на пушице переливается роса; купава наклонилась над травой, и меж нее крадется зоркая ласка с белым фартучком на груди; лилии, кипрей, розовенькая раковая шейка...

Да что же это такое! Зима же на дворе!

Лица-то, лица у людей! Растерянно-счастливые! Праздник тут всем! Маленькая девочка подходит к творцу нежданного лета, к низенькому, плотному мужичку с большими рабочими руками, застенчиво лепечет:

— Спасибо вам, дяденька! Ваши цветы... Они такие радостные!..

Первая, невымученная, рвущаяся из сердца благодарность ребенка. Ради этого стоило жить!

Внешне Николай Николаевич спокоен, но в глазах его искрит, и он рассказывает, рассказывает людям о природе, о цветах, о том, что еще далеко не все сделано и что хотел бы он изладить выставку «Все цветы Родины» и подарить ее людям навечно...

Нет, не возьмусь я описывать цветы Николая Николаевича — их надо видеть, и тогда только поверишь и убедишься, что талант его неповторим, уникален, и хочется еще раз напомнить, что ему уже за шестьдесят. Он крепок здоровьем, подвижен, жизнелюбив, но, как известно, ничто не вечно под луной.

Неведомо мне, кто и как должен помочь Николаю Николаевичу сотворить вечно цветущее лето, особенно необходимое городским детям, мало видящим и почти не знающим природу. У нас везде сметы, планы, калькуляции. Как ими охватить работу умельца, изыскать средства и возможности для очень нужной работы Николая Николаевича, важность и ценность которой не все пока понимают? Где-то есть двое-трое одаренных ребят, которые охотно и стоически будут учиться у Николая Николаевича, посвятив себя искусству. Где-то должна сыскаться и мастерская. Заваленный до потолка уголок в Вологодском музее, где Кочин на окладе в восемьдесят рублей работает препаратором, изготавливая чучела птиц и животных, а в свободное от сна время творит цветы, — не самое подходящее для него место.

Выставка в Вологде открывалась всего на неделю, а пробыла почти месяц. Никто о ней нигде, по существу, не объявлял, народу же в маленькой комнатке с низкими сводами, где цвело средь зимы тихое северное лето, перебывало множество. Книга отзывов исписана «до дна»: ученики, пенсионеры, студенты из Ленинграда, писатели и поэты из Москвы единодушно утверждают, что цветы Николая Николаевича Кочина — большое, настоящее искусство и оно достойно того, чтобы его видели, о нем знали все, кому родна русская природа и дорого ее будущее.

Чудеса и у нас рождаются не каждый день. И надо уметь им радоваться, дорожить ими и помогать народным умельцам в их сказочной, редчайшей работе.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.