Трудные дни командарма

Но как отступать? Обстановка, казалось бы, требовала немедленно сняться с позиций, оторваться от противника и выровнять линию фронта. В этом случае мы могли бы избежать угрозы окружения. Но оторвемся ли, успеем ли организованно отойти на новый рубеж? Ведь основная наша тягловая сила — лошади, а враг хорошо моторизован, а следовательно, он может нас просто смять и выйти целехонький, без потерь, на самые ближние подступы к столице... Я принял решение отходить медленно, с боями, сражаясь за каждый метр земли, изматывая противника, не ожидающего такой обороны. Правда, в этом случае угроза окружения не исчезает, но ведь армия вполне боеспособна, собрана в единый мощный кулак и отвлекает на себя значительные силы, нацеленные на Москву. А под самой Москвой наших войск почти нет, я это точно знал.

И Шекланов и второй член Военного Совета Ванеев согласились с моим планом. В ночь на 6-е армия с боями начала отходить к Днепру.

В первую мировую войну я командовал ротой и несколько раз участвовал в штыковых атаках. Мы неизменно выходили победителями из таких стычек и не только потому, что в мире нет лучших мастеров ближнего боя, чем русские солдаты. Немцы боялись штыка и приклада и уж, конечно, сами никогда не шли в ближний бой. Этот опыт сейчас очень пригодился. Наши командиры при первой же возможности переходили в штыковые контратаки, и всегда победа оставалась за нами.

Здорово воевали в те дни и танкисты. Танковая бригада генерал-майора Федора Тимофеевича Ремизова, попавшая было в окружение, подверглась «психической» атаке гитлеровцев, решивших, что перед ними слабая, малочисленная группа красноармейцев, загнанная к тому же в лесные болота. Фашисты шагали под музыку в полный рост. Танкисты подпустили их совсем близко, а потом прицельным огнем буквально скосили первую цепь. Вторую и третью смяли танки. Уничтожив два батальона вражеской пехоты, бригада вырвалась из кольца и присоединилась к основным частям армии.

Нам удавалось парировать все атаки врага, стремившегося развить свой успех. Цену за это он платил довольно дорогую. Упорный бой разгорелся, например, в лесу под Василисином, там, где вчера еще находился наш штаб. В этом лесу была одна-единственная дорога, и именно на ней была устроена своеобразная «ловушка», перемоловшая 10 танков я более сотни автомашин и бронетранспортеров с солдатами. Вся дорога была буквально усеяна подбитой вражеской техникой.

В общем, отход армии осуществлялся по плану, но кое-где немцам удалось вклиниться в нашу подвижную оборону на 20 — 30 километров. Одна такая группа напоролась даже на штаб армии. Бойцы охраны штаба и полка связи за час с небольшим отогнали фашистов. Пришлось снова сниматься с места, чтобы придвинуться ближе к своим частям. В этом бою геройски погиб командир полка - связи полковник Базилевич-Белый. Мы похоронили его в лесу под селом Ломы, поставили над могилой столбик с нарисованной чернильным карандашом звездой и двинулись дальше.

Еще одна большая утрата настигла нас в этот день. Погиб Шекланов. Погиб в бою, окруженный со всех сторон вражескими автомашинами. Несколько лет назад мне удалось разыскать двух его дочерей, работающих сейчас инженерами в городе Волжском. Я написал им о том, каким замечательным коммунистом и человеком был их отец, каким ударом была его гибель для всех нас — людей, видевших в те дни смерть на каждом шагу. Хочу воспользоваться случаем и через «Смену» обратиться к комсомольцам Смоленщины — участникам походов по местам боевой славы — с просьбой разыскать могилу Ивана Прокопьевича Шекланова. Он заслужил высокие воинские почести.

7-го утром армия вышла к Днепру. Но раньше нас здесь оказались немецкие танки... Итак, на Днепре останавливаться нельзя. Фронт прорван. Немцы устремились на восток.

Я стоял на дороге, пропуская перед собой последние части, прикрывавшие отход. Красноармейцы шли в походных колоннах, усталые, но спокойные, без малейших следов паники, бациллы которой очень легко липнут ко всем во время отступления. Вот и танковая бригада, командир ее доложил, что горючее на исходе, а потом показал рукой на юг. Там, всего в нескольких километрах, по параллельной дороге, опережая нас, тоже движется большая колонна войск. Проходят танки, машины с солдатами в лягушачьего цвета форме. Они спешат к Москве, не обращая на нас никакого внимания. Все ясно: мы окружены.

Ринуться сейчас на врага? Заставить его заметить нас? Комбриг смотрит на меня вопрошающе. Он готов сию же минуту повернуть свои танки на врага. Но я машу рукой: «Продолжать движение». Доносящиеся издалека раскаты боя говорят о том, что основные части уже заняли рубежи по меридиану Вязьмы и остановили гитлеровцев. Далеко они не уйдут, а партизанщина сейчас ни к чему.

У Вязьмы мне вошла в подчинение 32-я армия генерала Вишневского, сформированная из батальонов московских ополченцев.

В деревне северо-западнее Вязьмы я разыскал генерала Болдина. Он сидел со своим штабом, без войск. Ценой огромных усилий Болдину удалось на время задержать прорвавшегося противника, но не больше: слишком неравными были силы. Сейчас он собирал остатки своей группы.

Да, кольцо замкнуто. В 20 километрах северо-западнее Вязьмы образовался эллипс свободной советской земли, занимаемый 19-й и 32-й армиями, а вокруг враг, стремящийся сузить наш фронт, расчленить группу и разбить поодиночке.

Здесь, на этом крошечном островке, не было тыла. Наша территория насквозь простреливалась. Все, кто мог двигаться, даже женщины — санитарки, связистки, взяли в руки оружие.

Шесть дней, днем и ночью, шли тяжелые бои. Нельзя было разобрать, кто атакует, а кто обороняется. Ведь мы изо всех сил стремились вырваться из окружения, выйти к Москве.

Именно в эти дни мною была получена радиограмма за подписью И. В. Сталина. В ней говорилось о том, что (пишу по памяти, так как все штабные документы уничтожены, а в архивах найти ее пока не удалось) приход 19-й армии к Москве необходим, защищать Москву некем и нечем.

Мы и сами понимали, что наша армия, закаленная в боях, хорошо изучившая повадки противника и сохранившая полностью свою боеспособность, представляет грозную силу. Понимал это и противник. Только теперь я узнал, что в те дни (с 7 по 12 октября) нас окружало 28 вражеских дивизий, в том числе 7 танковых и механизированных. Сосед наш слева — 20-я армия генерал-лейтенанта Ф. А. Ершакова, считавшаяся в моем подчинении, тоже дралась в окружении, отдельно от нас. Связь с ней поддерживалась по радио. В последней радиограмме Ершаков сообщал: «Боеприпасы на исходе, начальник штаба генерал Корнеев тяжело ранен. Вероятно, будем выходить группами». Много времени спустя я узнал, что Ф. А. Ершаков погиб в немецком плену.

Номинально в моем подчинении числилась и 24-я армия, но связаться с ней так и не удалось. После гибели командарма генерала Ракутина она откатилась на восток.

Движение врага на Москву застопорилось, он боялся оставить у себя в тылу наши армии, боялся удара с тыла (как только он начинал идти на Москву, мы шли за ним). Но, повторяю, о силах, окружавших нас, я узнал только сейчас, а тогда, собирая боеприпасы, горючее для танков — словом, все, что еще можно было наскрести, мы готовились к прорыву. В этом стремлении нас укрепляла перехваченная радиограмма командира 7-й немецкой танковой дивизии генерала Функа (эта дивизия первой вошла в Варшаву и Париж, по приказу Гитлера она должна была первой ворваться в Москву, но так и не добралась туда и закончила свое существование в сталинградском «котле»). Открытым текстом Функ докладывал командованию: «Пустил в бой последних гренадер, едва сдерживаю натиск 19-й армии».

Я послал шифрованные радиограммы И. В. Сталину, начальнику Генерального штаба Б. М. Шапошникову и штабу фронта, в которых сообщал о готовящемся прорыве. В ответ мы получили из штаба фронта подписанное Г. К. Жуковым, И. С. Коневым и Н. А. Булганиным предписание в случае неудачи выходить отдельными частями в район южнее Вязьмы — на участок 20-й армии, где, по донесениям Ершакова, противник слабее, чем в других местах. К этому времени связи с 20-й армией у нас уже не было.