Вадима Остроухова из пьесы Натальи Долининой «Они и мы».
Время движется ускоренным темпом. И спектакли, в которых появились эти молодые люди, воспринимаются сейчас почти как хрестоматийные, почти как страницы еще не написанной истории театра периода ликвидации культа личности.
Их поступки были естественными
для них самих и совсем необычными для стандартных героев «молодежного спектакля». Андрей Аверин в пьесе «В добрый час» отказывался от уготованного ему судьбой и родителями места в институте и уезжал в Сибирь. Уезжал, потому что хотел сам строить свою жизнь, сам искать свой путь и свое место. Это было принципиально новым явлением — Розов и Эфрос открыли в молодом человеке стремление к интеллектуальной и нравственной самостоятельности.
Нужна была большая уверенность в своей правоте — уверенность гражданина и художника,— чтобы противопоставить этого героя обычным тогда в театре образцово-положительным и потому удивительно скучным молодым людям. Вместе со всей страной герои спектаклей Эфроса думали над жизнью, осмысливали то новое, что появилось в ней.
Было не так уж легко и просто. Были опасения и сомнения. Была борьба. После спектакля «Друг мой, Колька!» раздавались возгласы, что вот, мол, нехорошо показывать злобно-равнодушную ханжу в должности пионервожатой — как бы дети не подумали, что все пионервожатые плохие. И что показывать с сочувствием, как Колька Снегирев срывает скучнейший, казенный сбор отряда, тоже нехорошо: что же это получится, если все дети после спектакля станут срывать скучные сборы, придется, пожалуй, ломать голову, как сделать их нескучными. Те, кто говорил и писал это, как-то не учитывали того факта, что дети сами отлично разбираются в качествах своих воспитателей. Что с детьми нужно говорить серьезно, откровенно, как со взрослыми.
Что театр для них должен быть самым честным, самым искренним театром, . чтобы воспитать в них честность и искренность не назидательными поучениями, а великой правдой искусства.
Стремление к правде, которая помогает жить и созидать,— одна из существеннейших черт нашего молодого современника. Страстным утверждением правды, ее созидательной силы, ее необходимости проникнуты спектакли Эфроса. И в Центральный детский театр, где они были поставлены, пошли взрослые. Пошли смотреть «школьные», «детские» спектакли, пошли в театр, куда их когда-то водили классами.
А время идет. И возникают новые вопросы, новые проблемы жизни, которые требуют своего места на сцене, своих героев и конфликтов. Проблема идейности подлинной и мнимой. Вопрос о нравственном потенциале молодого человека нашего времени; о человечности и бескомпромиссности в отношениях между людьми. Не только эти проблемы волнуют нас сегодня, есть и другие. Но именно эти оказались близки Эфросу, потому что они были продолжением тех же мыслей о правде и лжи в общественной и личной жизни, о праве человека на самостоятельные решения.
И вот в одном из последних спектаклей Эфроса, «Они и мы», десятиклассник Вадим Остроухое мучительно решает: кто это «мы» и кто «они»? Если меня называют идейным, то кто безыдейный? Если моя идея — поступать так, как считаешь правильно, то почему мой лучший друг, комсорг Славка Кузьмичев, поступает не так, как считает правильным, а так, чтобы все было внешне благополучно и чтобы ничто не помешало ему попасть в члены бюро райкома? Вадим размышляет и заставляет думать зрителей. И хор школьников скандирует в зал: «Мы хотим, чтобы каждый из вас задумался над своей жизнью!», «Вы пришли сюда, чтобы думать!»
И скромный, простой человек, рабочая девушка Нюра Салова думает над своей жизнью в спектакле «В день свадьбы». Как поступить, если любимый человек любит другую, если внезапно рушится надежда на счастье? И освобождает, отпускает его, доказывая, что скромный и простой человек способен на высочайший нравственный подвиг во имя утверждения правды и бескомпромиссности в любви, в отношениях между людьми.
Герои пьес, которые ставит Эфрос, живут непростой и нелегкой жизнью. На вопросы, которые ставит она перед ними, нет готовых ответов. Их нужно искать самим, преодолевая что-то в себе и окружающих, сражаясь с догматизмом и предрассудками, утверждая высокие идейные и нравственные принципы. В разных вариантах и сочетаниях мы видим в них примерно одни и те же черты. Обостренное сознание ответственности за все, что происходит вокруг них. Честность перед собой, перед людьми, перед обществом; часто она нелегко им дается, и процесс становления этого качества особенно интересует Эфроса. И огромное стремление познать простую и сложную, мудрую и ясную науку жизни, науку отношений между людьми, стремление научиться принимать очень близко к сердцу судьбу другого человека, быть неравнодушным, человечным и непримиримым.
Таковы герои, которые — часто впервые в своей сценической жизни — появились в спектаклях Анатолия Эфроса.
Довольно часто приходится слышать ответ «нет», причем произнесенный тоном не смущенным, а, наоборот, категоричным; чувствуется, что человек высказывает продуманную точку зрения и готов обосновать ее. Обоснования сводятся примерно к следующему: в театре часто исчезает... театр. Потому что контакт между живым человеком, сидящим в зале, и мертвой схемой, разгуливающей по сцене, невозможен. Основа контакта — интерес к судьбе героя, волнение за него, сочувствие, любовь, ненависть, желание помочь или помешать, все то, что выражается одним словом — сопереживание. Тем, кто сегодня говорит «я не люблю театр», просто не посчастливилось испытать это чувство.
Люди, которые выходят на сцену в спектаклях, поставленных Эфросом, заставляют нас волноваться и сочувствовать, любить и ненавидеть. Это живые и интересные люди, а вопросы, которые ставит перед ними жизнь, важны и для нас, ответы, которые они ищут и находят, нужны и нам. Но всего этого могло бы и не произойти—с теми же героями, в тех же пьесах. Потому что упростить можно все, что угодно, любой характер — от принца Гамлета до Кольки Снегирева. И героев Розова тоже можно заранее разделить на положительных и отрицательных, не задумываясь над тем, какие психологические и социальные закономерности приводят человека к тому или иному поступку. Примитивный спектакль может родиться на основе самой умной, самой глубокой пьесы, которую будут играть отличные актеры (можно привести не один пример). Многое, очень многое зависит от режиссера. От его умения работать с актерами, умения проникнуть в сущность образа, в глубины человеческой души. От умения заставить зрителя поверить в правду происходящего на сцене и, поверив, увлечься этой правдой, этой жизнью. Обязательно увлечься, обязательно взволноваться, иначе все будет впустую, и никакая важность темы, никакое глубокомыслие не спасут спектакль и театр.
Все обыкновенно во внешнем облике спектаклей Эфроса. Никаких потрясающих декорационных эффектов, и на долю прекрасных театральных художников Валентины Лалевич и Николая Сосунова, с которыми постоянно работает Эфрос, не выпадают аплодисменты, которыми восхищенные зрители иной раз награждают художника, создавшего оригинальную конструкцию или необычный колорит. Все просто — и в то же время чуточку высветлено, укрупнено. В спектакле «Перед ужином» обыкновенная квартира в стандартном доме воспринимается необычно — она целиком поставлена на фоне черного бархата. Она занимает не всю сцену (как это почти всегда делается), и незаполненное пространство концентрирует внимание зрителя на том, что происходит в стенах квартиры. Это своеобразный театральный «крупный план», только не для одного персонажа и не на секунду, как в кино, а для всех действующих лиц и на весь спектакль. Этот же эффект достигается и иными средствами — во многих спектаклях Эфроса сцена ограничивается со всех сторон, создается замкнутое пространство, нейтральный, но высветленный фон, опять-таки концентрирующий внимание на том, что происходит в этом пространстве. «Настоящих» домов, «настоящих» стен и потолков нет — вы в том самом театре, который «не отображающее зеркало, а увеличительное стекло», но увеличение делается незаметно, увеличивается не масштаб изображения, а четкость.
В этом пространстве — люди. Очень естественные, совсем как в жизни. Просто ходят, просто говорят. Режиссер как будто и не стремится остановить на ком-то из них ваше внимание. Он не выстраивает так называемых «говорящих» мизансцен, когда положительный герой, специально взобравшись на какое-нибудь возвышение, произносит очередную прописную истину, а отрицательный, согнувшись (для большей «выразительности»), демонстрирует свое полное поражение. И на хороших людях не написано большими буквами, что они хорошие, нет у них специально выработанной решительной походки и красивого поворота головы. И если вы не читали пьесы, то на спектакле вы сразу почувствуете острое желание познакомиться с этими людьми, разобраться в их поступках, понять их.
В естественном течении жизни, происходящей на сцене, казалось бы, в импровизированных, случайных и необязательных приходах, уходах и движениях вдруг фиксируется какое-то мгновение — фраза, реплика, жест, поза, действие. И именно это мгновение оказывается очень важным, может быть, решающим. Все как в жизни, только в жизни мы можем не расслышать слова или не заметить взгляда, которые решают подчас судьбу человека, а в спектакле Эфроса заметим и поймем.
Только что суетилась, что-то делала, уходила, возвращалась, разговаривала Нюра Салова, героиня спектакля «В день свадьбы», радостная, взволнованная ожиданием свадьбы, ожиданием счастья. Она уверена в себе, в своей любви к Михаилу и в его любви, она приводит с собой только что вернувшуюся в город подругу Клаву, не зная, что когда-то Михаил любил ее. И вдруг на мгновение исчезает предсвадебная суматоха, пусто становится на сцене, только Клава замерла далеко в глубине и так же неподвижно стоит Михаил впереди, у рампы. И откуда-то сбоку, неожиданно, неловко, невпопад, все с той же счастливой улыбкой появляется Нюра и останавливается, не в силах пересечь невидимую линию взгляда, соединяющую Михаила и Клаву. Секунда, другая — и вот уже все по-прежнему, все пришло в норму, жизнь продолжается, и Нюра, как и раньше, уверена в своем счастье. Но то, что пооизойдет дальше,— внезапное пробуждение давней любви, драма, страдания и подвиг — уже не будет для нас ни неожиданным, ни необоснованным: мы видели, как все это началось.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.