Вы пришли к нам в редакцию, случайно узнав, что мы отправляемся на Север. Пришли в изящном пальто, с искусно подведенными глазами. Ваши волосы были мастерски вызолочены ловкой рукой столичного парикмахера.

– Вы будете на Камчатке? – спросили вы, удобно расположившись в кресле. – Там у меня муж. Он в бухте Лаврова. Строит завод, или комбинат, или что-то в этом роде. Я так до сих пор и не поняла, как это называется. Если вам придется быть там, узнайте, не случилась ли что с ним: вот уже второй месяц я не получаю от него денег. А из его писем ничего не поймешь. Он ведь у меня такой безалаберный, безвольный. Совсем не умеет жить. Если случится что, побоится в письме написать... – И, помолчав, вы добавили: – Его друзья по институту сейчас уже все на виду, все неплохо пристроились. А он, видите ли, не захотел сидеть в Москве. Поехал искать счастье за тридевять земель. Да так и пропал там. Не появлялся в Москве уже три года. А у него здесь все-таки семья, дочка...

Вы обиженно смолкли.

Нет, нет, вы ничего не хотели о нем сказать плохого. Наоборот, вы бесконечно благодарны Николаю за то, что он, студент-третьекурсник, просиживал в свое время с вами – вы тогда кончали десятилетку – длинными ночами над учебником физики. Другие целовались, а он повторял с вами закон Бойля-Мариотта. («Чудак, но очень милый», – сказали вы.) Он торчал в школе за дверьми, когда вы писали сочинение на аттестат зрелости. И радовался, как мальчишка, перечитывая потом черновик, удивлялся тому, как вы здорово писали о подвиге, штурме целины.

А потом вместе со всем вашим классом бродил по ночной Красной площади. На предрассветной набережной Москвы-реки он говорил с вами о будущем, о жизни. Да, вы были благодарны ему и вышли за него замуж. Но потом... потом он ушел искать счастье за тридевять земель.

Тогда, в Москве, мы не могли вам ничего обещать. Ведь мы и сами не знали, придется ли нам увидеть Николая. Но вот мы оказались в той самой бухте Лаврова, где работает ваш муж.

Бухта красива строгой северной красотой. С одной стороны – горы, с другой – вечно грохочущий океан с порывистыми ветрами. А между ними на узкой площадке белые ряды цехов со вскинутой высоко в небо легкой эстакадой, по которой бежит рыба. На самом краю бухты маленькие коттеджи на две-три комнаты и узкие параллелепипеды бараков.

Мы встретились с Николаем. Долго бродили по рыбозаводу, словно врезанному в каменистые отроги гор. Николай рассказывал о том, чего стоило отвоевать у природы этот дикий клочок земли, построить здесь рыбозавод, который дает сейчас стране сотни центнеров рыбы. Он был рад встрече с земляками и без конца говорил, словно боялся, что не успеет высказать все до конца.

В полночь, когда на выгнутом камчатском небе вспыхнули яркие звезды, Николай заговорил о вас, Нина. Говорил восторженно. В мыслях его вы стояли совсем рядом. Он не забыл ни одной черточки вашего лица, ни одной вашей привычки.

И вот теперь мы хотим ответить вам.

Помнится, вы назвали мужа человеком, «не умеющим жить». Мы не можем с вами согласиться. Ведь это он три года назад вместе с сорока пятью смельчаками прорвался на теплоходе «Рылеев» в бухту Лаврова сквозь льды и шторм Берингова моря, чтобы здесь, на шестьдесят первой параллели, начать комсомольскую ударную стройку.

Мороз уже сковал океан, и у закраины бухты комсомольцам пришлось идти к берегу по зыбкому, еще не окрепшему льду. Они проваливались в ледяную воду, но шли и шли. На берегу их встретила пурга. Ветер насквозь пронизывал одежду. Мокрая, она сковывала движения, но ребятам нужно было снова возвращаться на судно, чтобы перенести оттуда сборный дом, цемент, гвозди, оборудование электростанции, электросварочный аппарат. Путь в каких-нибудь полкилометра растягивался на два часа. Когда они, нагруженные мешками и ящиками, снова преодолели его, Николаю показалось, что он уже не сможет сделать ни одного шага. Но в океане пронзительно ревел гудок «Рылеева». И он опять поднимался и шел на этот гудок, который был единственным ориентиром в непроницаемой сумятице пурги.

Ночевали в доме на санях, прозванном в шутку «Гранд-отелем». А на следующее утро, когда новоселы бухты Лаврова попытались выйти из этого «Гранд-отеля», им пришлось откапывать дверь. Снег завалил дом по самую крышу.

Десять дней они готовили приемные площадки для техники и строительных материалов. Десять дней снег по ночам засыпал трехметровым слоем отвоеванные ими метры земли. Не хватило хлеба, для чая топили снег.

И когда на десятый день в бухту пришло еще одно судно – «Пинск», – радости не было конца. На «Пинске» прибыл второй десант добровольцев во главе с Василием Паничкиным. Прибыла техника: два новеньких бульдозера, тракторы, автокран... Десятидневные старожилы бухты Лаврова с упоением ели мягкий хлеб, испеченный корабельным коком. Воды теперь было вдоволь. Сухой пушистый снег подрезали гремевшим от мороза стальным листом и волокли к «Пинску». Там его загружали в танки и пускали пар. Снег таял, и каждый день у лавровцев было в распоряжении пятьдесят – шестьдесят тонн воды. Эту воду пили люди, пили тракторы и дизели.

А по ночам Николай думал о вас, о дочке, о Москве. Когда же приходил рассвет, он вставал и шел на стройку.

Чтобы строить, нужно было вначале срезать бульдозерами трехметровый слой снега. И Николай садился на бульдозер и гнал, гнал перед собой сыпучую белую волну снега до тех пор, пока под ножом машины не начинала греметь кременистая, серая земля. Северные морозы сковали ее на много метров вглубь. И тогда, чтобы отогреть землю, комсомольцы начали жечь костры.

Десятки костров заполыхали на берегу океана. Их зарево было видно издалека. Говорят, что моряки, проходившие мимо бухты Лаврова, называли их маяками мужества.

А комсомольцы сидели у костров и мечтали о том времени, когда по всему полуострову ярко вспыхнут огни новых городов.

И земля уступала. Вершок за вершком вгрызались бульдозеры в оттаявший грунт. Так были заложены первые фундаменты в бухте Комсомольского Подвига.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.