Зажигающие солнце

Геннадий и не представлял, чем станет для него «все остальное».

О работе иногда, говорят, что она интересная, захватывающая, что у нее напряженный ритм. Это все не то. У тайги врукопашную брали последние километры. Ух, и гремели они тогда! По всей Иркутской линии. Даже сейчас, спустя два года, если заговорит Геннадий о тех днях, слова становятся упругими, будто несут еще энергию того рывка, в котором шли они к финишу на Иркутской линии.

И когда едем мы мимо Вихоревки, Геннадий из окна машины показывает вверх, на гору. Там по пробитому коридору легко берут подъем серебристые гигантские опоры.

— Шагают, родимые. А гора называется «Старуха». И помотала ж она нас тогда!..

Вот как бывает. Переберет человек за жизнь не одну профессию, найдет вроде бы работу по душе, и вдруг снова, как первая любовь, сваливается на него это. То ли у тайги такая сила цепкая, то ли такое в крови — хмелеет человек от чувства высоты, — но только когда первый раз спустился Геннадий на землю с тридцатишестиметровой опоры, сказал брату:

— Все. Тут и есть оно, то самое, которое по мне.

И вдруг исчез Витька. Оставил на койке записку: так, мол, и так, дарю тебе свой накомарник, а за остальное извини.

Удрал Витька. В Калининград уехал. Приехали на трассу корреспонденты из «Огонька». Сделали снимки, записали фамилии. Поинтересовались биографией передовика производства Геннадия Маслова. Кто-то сказал, что у передовика на днях братан из бригады сбежал. Корреспондент глазом не моргнул, открыл блокнот и сделал запись.

— Вы это чего? — подозрительно глянул Геннадий. — Вы не думайте. Любовь у него там. Писем давно не получал. Витька назад вернется.

Так и было напечатано в журнале: «Витька назад вернется». Только Витьке от этого легче не было. А в те дни, когда получили Масловы свежий номер журнала, гостил в доме дядька из Москвы, генерал-директор тяги на пенсии. Пенсионеры, как известно, народ принципиальный, и бесполезно было объяснять дядьке, что он, Виктор, приехал сюда временно, из-за Светы.

— Женщины идут за мужчинами. Никогда не было наоборот! — громыхал на всю квартиру дядькин голос. — Кем я пришел на дорогу, ты знаешь: костыли забивал. Что мы тогда повидали, тебе не видать. Только я со своей дороги никогда не бегал. И никто из Масловых не бегал.

Короче говоря, в одно ноябрьское воскресенье в доме Геннадия раздался стук. Геннадий вышел. Перед домом на первом снегу топтались двое: Витька и дружок его калининградский, Иван Панов.

Вот, собственно, и вся история. Сейчас на трассе Братск — Тайшет работают уже три брата Масловых: Виктор, Геннадий и Юрий. Виктор вместе с дружком своим Пановым провод подвешивает. В той же самой бригаде, из которой когда-то сбежал. Юрий — токарь в механических мастерских. А Геннадия избрали парторгом строительного участка Братск — Чуна. Все трое живут с семьями. Ждут в тайгу четвертого брата, Льва.

Человек, пробивающий в тайге дорогу электрическому солнцу, очень отчетливо представляет, что значат для Сибири Енисей и Ангара. Он знает, что в этих реках — будущее Сибири, ее сила. Он очень точно знает цену каждому киловатту, отбитому у этих рек. И никто лучше его не знает, чего стоит донести этот киловатт до новостроящихся сибирских городов и заводов.

Непроходимые болота, где не выдерживают трактора и выдерживают люди; мошка, от которой в бессильной ярости катаются по земле совсем не слабонервные взрослые мужчины; белые от злости лица шоферов; крутогорье, уходящее из-под буксующих колес, и сквозь зубы упрямое: «Врешь, выскочим!» — все это на памяти лэповца, как черновой набросок земного великолепия, земного благоустройства. И, видимо, надо быть очень талантливым человеком. и, конечно, очень любить то, что ты сделаешь, чтобы вот так, как монтажник Федор Брезгин, писать по ночам обо всем этом стихи.

О своих поэтах говорят на ЛЭПе гордо и с достоинством, спорят о том, что такое талант, сетуют, что неразрешим пока вопрос с учебой: пикеты от жилья далеки, дороги труднопроходимы. А если в палатке приезжий, то разговор, конечно, заходит о тайге. Толик Томский — верхолаз и монтажник и с виду парень-ухарь, морозной ночью говорит о каких-то таежных ясно-оранжевых цветах, которые бывают весной только здесь.

— Лучшего лета вы нигде не найдете. И зимы тоже нигде не найдете. А осень, сами видите, какая здесь осень — другой такой нет!

К тайге на ЛЭПе отношение особое. Тайгу ломают, жгут, бросают под колеса буксующих машин и любят преданно и нежно. У парторга Маслова на этот счет своя теория.

— Силовое поле жизни, — говорит он. — Есть такое. — И смотрит на меня серьезно. — У каждого человека есть. И сколько б ни играл он сам с собой в прятки, все равно притянет его в ту самую точку на земле, где будет он жить с самой большой отдачей.

Все может быть. Даже, наверное, силовое поле. Была у Геннадия в Калининграде квартира. Печь в квартире каким-то особым, сверкающим кафелем выложена. Встанешь рядом — отражение во весь рост, как в зеркале. В тайгу уехал. Получил квартиру в Братске: вода горячая круглые сутки, печь электрическая в четыре конфорки. Все равно в тайге живет.