Черная кожанка

Я, конечно, тоже помню ту инсценировку. Но теперь я понимаю, что в ней, в этой инсценировке, таилось нечто более важное, нежели просто игра «в театр».

У Анны Владимировны один сын – семиклассник, домашних забот не так уж и много, и она вдохновенно работает для Юрки, для Костика и для таких, как они, ребят. Она стала для них пусть небольшой, но опорой в мире взрослых

Мажорный аккорд, которого я ждал, все же прозвучал.

Мы еще долго говорили. Я спросил их о будущем. Оказалось, они мечтают, и даже серьезно. Ростанов хочет стать водителем-испытателем или работать шофером в «Совавтотрансе». Костик – электриком в поезде дальнего следования. «Мир посмотреть хочется!» – признался он.

Вот тогда-то и я не обошелся без нравоучений. Спросил прямо: что они вынесут из школы? Ведь уроки они перестали готовить еще три года назад, знаний систематических ни по физике, ни по математике у них нет... Но Костик, вздохнув, сказал: «И все-таки... В детском саду в школу, хотелось, а в школе из школы хочется...»

Но сегодня им из школы не хотелось. И мы продолжали наш разговор, только теперь они чаще спрашивали меня – о международном положении, о неопознанных летающих объектах, о моих прогнозах к матчу на первенство мира по шахматам... Нет, их многое интересует и волнует...

В окна школы смотрели ранние зимние сумерки. Пора было расходиться.

– А у вас свободный день есть? – неожиданно спросил Костик.

– Сейчас нет, а раньше был... – сказал я, не понимая внутреннего смысла вопроса.

– Жаль, – вздохнул Костик, переглянувшись с Юркой.

– Мы вас в кино пригласить хотели, – пояснил Юрка.

– Ну, в кино мы с вами обязательно сходим, выберем время...

Вечером я, как всегда, спешил домой. Пробовал читать в переполненном автобусе. Но из головы не выходили Юрка и Костик и люди, которые оставили след в их пятнадцатилетней жизни: «воспиталки» и Владимир Иванович с Инной Павловной, Анна Владимировна с ее театром. Сколько нас, званых и незваных воспитателей, прошло через формирующееся представление ребят о мире, и каждый из нас внес свой негативный или позитивный вклад в становление их характеров, мышления, взглядов на жизнь. Только одного, по-моему, не хватало всегда этим ребятам от нас, взрослых, – доброты.

Доброта не прихоть. Она не может быть довеском к душевному воспитанию. Нет и не может быть доброты на пять минут, доброты походя, доброты без перспективы.

Мы, взрослые, очень часто торопимся, спешим. Нам, вольным и невольным педагогам, с дипломом и без него, хочется видеть результаты своих воспитательских усилий, причем видеть немедленно. Мы даже пытаемся оценить их в цифрах «охваченных», в процентах качества и успеваемости. Именно вот такая наша куцая педагогика, куцая доброта оборачивается зачастую против нас самих – Юркам и Костикам хочется просто бежать от нас.

Что-то, конечно, можно объяснить, что-то можно понять. Да, мы устаем, мы перегружены, ведь мы, педагоги, тоже люди – не боги... Вспоминается лекция в учительской аудитории. Лектор рассказывал о блестящем эксперименте, проведенном в одной из школ Ленинграда. В нее собрали со всего района одних «трудных». Успеваемость в конце первой четверти была около двадцати процентов, а к концу года – 86! «Правда, в классах там было, – лектор выдержал паузу, – по двенадцать человек». По залу прокатился гул. В нем было все: и радость, и удивление, и насмешки: «Так мы все можем». Лектор вновь выдержал паузу. А затем стал говорить о необходимости выделения дополнительных средств на строительство школ. Но его уже никто не слушал. Только когда лектор вновь начал говорить о цифровых показателях, зал снова загудел: «Откуда добыть такие цифры? И вообще возможно ли измерять успехи педагогов цифрами?»

Потом, в кулуарах, учителя говорили об индивидуальной работе со школьниками,, и все единодушно сошлись на том, что девиз «дойти до каждого» – один из главных девизов сегодняшней школы. Были, правда, и недоумения: как «дойти до каждого», если в классе 35 – 40 учеников, а педагог, как показывают исследования, способен удержать в поле своего зрения и внимания не более 17?! Как «дойти до каждого», если за неделю мимо тебя проходит 200 – 350 юных душ, самостоятельных миров?! Вспомнили при этом, что, по подсчетам новосибирских ученых, школьный учитель в течение учебного года выполняет 258 видов работ (можно ли хотя бы запомнить все?!).

Тогда я был на стороне зала. Да и сейчас поддержу его. И добавлю, что задача школьной педагогики в том, чтобы развивать у ребят способности к самовоспитанию. То есть делать все, чтобы быстрее прорастали те зерна, которые мы, взрослые, начиная с родителей, давным-давно посеяли в них. Только вот после разговора с Юркой и Костиком мне все чаще и чаще стали вспоминаться врезавшиеся в память еще в школе слова Л. Н. Толстого о том, что лучше не делать ничего, чем делать плохо, делать во зло.

Мы, учителя (да и не только учителя), замотаны, задерганы, усталы. Мы все время спешим. А ведь педагогика – та область, где эффективность и качество не определяются скоростью обработки «детали». «Испорченная заготовка» – подросток – такой и шагает в большую жизнь и уже сама формирует новые «заготовки».

Спеша побыстрее увидеть плоды своей педагогической деятельности, мы забываем, что растить-то мы призваны друзей своих, а не врагов. «Борьба, война способны разрушить, но созидать можно лишь в мире» – прописная истина. Подтверждаем ли мы эту истину делами своими?