Женька нагнулся к газете, кажется не оторвешь его, а сам думает: «только не меня, Мишка пусть идет, мое дело сторонкой».

Посмотрел Халов на Ваську, удивился, какое холодное лицо может быть у парня. Ведь вот с Мишкой пустяковое дело случилось, а вот на - Васька уж с виду не товарищ, а строгий, официальный приказ. Лицо его стынет по секундам, походит оно на острый валун-с носа, с губ остро, а щеки утолщаются и переходят в тяжелый обух затылка.

- Женька! Ты что, особого приглашения ждешь? Пошли на заседание, На Табачкове кожанка с талией, брюки в серых полосках на сухих ногах, кепка, все это сидит складно и чисто. Когда он сердито, открыв дверь в завком, выжидательно останавливается в ее раме, куртка блестит. - Женька неохотно отрывается от газеты...

Проходит час, а, может быть, и больше, рабочие ушли, сторож уже проверил на дверях пломбы, теперь сидит около входа и жует усы. Сторожу скучно, вот кончится заседание комсомольское, уйдут все, зашуршат крысы, замечутся стаями и будет тишина от этого еще более тягостной. Мишка Халов и Евгений первыми выходят из комнаты завкома, выпуская через дверь голубую волну дыма, лица у обоих красные и взволнованные, они опять идут к газете и шарят по ней глазами.

- Сволочи! - произносит Мишка и слепо смотрит на заметку.

- Сволочи! - повторяет Евгений, страха уже нет, но все-таки осталось тяжелое чувство, вот ведь знал, что ничего серьезного бюро не сделает, ну, в крайнем случае выговор, а нее чего-то пугался.

- Я дело не оставлю так, - оживляясь, говорит Мишка трудным голосом, дрожащим и ломающимся.

- Будь я гад, если их не изувечу, мать его бог любил. Мы не виноваты, это они.

- Они, - повторяет Женька, думая о чем-то другом.

II

В общем дело было пустяковое. И случилось-то оно в ночь с субботы на воскресенье, в самую такую желанную, хорошую ночь, когда знаешь, что завтра на работу не итти и чувствуешь у себя в левом грудном кармане бумажник с монетой.

Женька и Халов жили на окраине города, от трамвая 10 минут ходьбы, жили в комнате с голубыми обоями, обрызганными сухой кровью клопов. В получку Женька сказал:

- Ну-ка, Миша, насчет грешного?

- Можно насчет грешного, - ответил Миша, - ко мне кстати ребятишки придут.

И вот уже поздно, в комнате быть надоело, бутылки стояли порожними, и ребята заметно повеселели, тогда Халов предложил.

- Ребята, кончай и амба! Пойдем мы к соседям на вечерку. На вечерке девчата будут и прочее. Ну, пошли?!

Скрипучая, морозная ночь. Синий снег лежит под легким сверкающим небом, небо, как расписанный Шар, сорвется сейчас и улетит, - вот до чего весело и легко ребятам. Внутри тепло, в желудках паровые котлы, монометр на последней черте, но тепло, в самый раз, и когда мороз покусывает щеки, то это даже приятно.

Халов шел, обняв за шею своего тезку-Мишку Иполитова, было Халову необъяснимо радостно, казался ему тезка лучшим товарищем и все остальные славными. Было приятно на сердце от того, что вот он, Мишка Халов, теперь человеком стал, он в бюро цех'ячейки, на днях передают его в партию, имеет Мишка авторитет, и все это очень хорошо. Было радостно Мишке и от вина и от того, что жизнь вообще хорошая штука, потом подумал, какой он на рожу красивый, лицо чистое, без угрей, мысль переползла дальше: «наверно на вечерке Настя будет. Ах, Настенька, черные глаза на белом лице, красный бы платок на голову! Была бы девочка в самый раз. Да и так хороша Настя, - так вот и расцелую при всех, до чего хороша».

Но случилось неожиданное и нехорошее, все равно как если бы пришли вы на интересный спектакль и оказалось, что он не состоится.

Маленький домик, где была вечерка, жадно впился в снег и светил всеми своими окнами.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.