Созерцатель

Анатолий Курчаткин| опубликовано в номере №1411, март 1986
  • В закладки
  • Вставить в блог

— Да это ж металлоконструкция, что ты хочешь,— с веселой улыбочкой протолкнулся мимо него к пульту Николай.— Так и должно быть.

Он нажал одну кнопку, другую, фреза снова закрутилась, металлоконструкция завибрировала, голося, но болты держали ее крепко.

Так они прошли всю плоскость в длину, перегнали суппорт и содрали металл с другой ее половины, и тут, когда уже собирались приспустить фрезу, чтобы пойти чистовой обработкой, увидели, что весь верхний лист металлоконструкции, который обрабатывали, перекорежило. Риску разметки местами полностью съело, ни о какой точности ни по какому классу не могло быть и речи.

— Что-то мы, Леха, с тобой не то делали,— потерянно сказал Николай, держа двумя пальцами сшаявшую сигарету у губ и не глядя на Лешу.— Слушай, давай так,— помолчав мгновение, перевел он взгляд на него,— не будем обозначать в наряде для первого раза, кто основной, кто подручный... Ну, сам понимаешь... учитывая такое дело.

— Да давай,— усмехнулся Леша.— Учитывая... конечно.

Через неделю к нему подошел Лыков и попросил прощения. Точнее, прощения он не просил, просто в перерыв, когда Леша сидел на скамейке возле будки начальника участка с конспектом, подсел к нему и, поздоровавшись, спросил:

— Что, слышал, засандалили с Колькой одну в брак?

— Засандалили,— сказал Леша.

— Ходил, смотрел ее. Металлоконструкция. С нее миллиметрика по два снимать надо, не больше, да свободные концы призмами подпереть, чтобы не било.— Он почесал острый, худой подбородок и взглянул на Лешу.— Хочешь, возвращайся ко мне. С начальником участка поговорю, договоримся.

Леше непонятно отчего было стыдно и горько.

— Да нет,— опустив голову, сказал он.— Теперь уж неудобно, Колька после армии, на ноги ему становиться надо... он самостоятельно хочет, а один не справится...

Слова не выговаривались, он будто вытягивал их из себя. Лыков со своим таким острокостным, словно бы болезненным лицом был, конечно, тяжеловат, нелегок характером, может быть, даже несколько деспотичен, но Леше нравилось работать с ним. Лыков сразу же, на второй день его ученичества, дал ему встать к пульту, позволил гонять вхолостую, теряя свое рабочее время, суппорты, стол, переключать шпиндели с одних оборотов на другие, а потом, когда установили деталь, заставил его пройти вчерновую целую плоскость, другие же не подпускали к пульту даже тогда, когда он готовился уже сдавать на разряд.

И теперь ему до какого-то тягостно-болезненного подсасывания под ложечкой было жаль, что на этот шаг примирения Лыкова он не может откликнуться так, как бы ему хотелось,— согласием. И ведь совсем еще не набрался опыта... А рядом с Лыковым открылись бы такие хитрости и тонкости, такие тайны, до которых самому доходить годы и годы. Но и не чувствовал уже он себя вправе бросить Николая.

— А что тебе до того, что ему самостоятельно хочется?— сказал Лыков.— Он тебя в подручные выпер, а сам еще...

— Нет, не могу.

— Ну смотри.— Лыков встал, губы его были жестко-самолюбиво сжаты, и глядел он в сторону.— Сам смотри, дело твое.

3

Новый год выдался ясно-морозный, безветренный, деревья стояли, схваченные белой опушкой инея.

Леша встречал его в бывшей школьной компании, была Оля — он танцевал только с ней, глаза ее озорно, чисто блестели в плещущем желтом свете свечей; потом вышел, как был, в рубашке с расстегнутым воротом, на улицу, под разверстое в адскую глубину космоса небо, взявшееся от мороза студеным, звонким парком, так что звезды на нем были необычайно крупны и мохнаты. «Ой, да ты что!»— выскочила за ним следом через какую-то минуту Оля, схватила его за плечи, развернула и стала толкать к подъезду, и ему было приятно сопротивляться и подчиняться ей.

И опять этого было ему совершенно достаточно, и хотелось закрепить в себе, сохранить именно это счастливое состояние, этот миг упоения им, а все, что могло быть сейчас иное, большее, то было бы лишнее, чересчур, и он, улучив момент, когда она на кухне с другими девочками стала готовить чай, вышел в прихожую, быстро, улыбаясь сам себе, надел пальто, шапку, открыл дверь и выбрался на лестничную площадку.

Было четыре часа утра, звезды все так же мохнато светили из черной бездны, всюду горели окна, горели фонари.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

На свидание с весной

Молодежная мода

Когда мы смотрим в глаза детей

Творческая педагогика

Не убить Моцарта

Творческая педагогика